Предисловие к жизни

— Не сбивай Ару, Яшка! Не сбивай! — закричала Марина. — Не слушай его, Арочка. Завтра поедем с утра, ладно?

— Конечно, поедем, — согласился Аркадий. — Я же тебе дал слово, Марочка.

Аркадий произнес свое заверение так важно, будто оно спасало Марину по крайней мере от смертельных опасностей. Ребята долго хохотали и подшучивали над рыцарем.

4

Да, Пряхин был прав: цех метилового эфира салициловой кислоты не напоминал курорта. Вы с Ваней поухмылялись, припомнив картинки из немецкого учебника, которые вам показывали на химкурсах: «Вот он какой, химический завод! Не завод, а чистенькая лаборатория: человек в халатике сидит и ведет записи, между тем в аппаратах все само собой происходит согласно формулам».

Цех кажется небольшим, даже тесным, потому что весь заставлен диковинного вида аппаратами. Вежливый начальник цеха Дерягин водит вас от аппарата к аппарату и рассказывает что к чему (его выражение), изредка оговариваясь: «Дело немудреное, Полкан справится, особенно при среднем образовании». Голос у него ленивый и равнодушный, и он не выговаривает ни «л», ни «р».

Потом Дерягин приказывает вам несколько дней выходить «для науки» в смену Дрожжина, опытного аппаратчика, потрудившегося в цехе не один год. Большой и сильный Дрожжин принимает вас, словно родственников, и приветливо улыбается во все свое просторное рябоватое лицо. «Смотрите, я начинаю загрузку реакционного аппарата. Делайте за мной», — говорит он вам. Вы делаете за ним, он нахваливает вас за старание и оговаривается с явным уважением: «Процесс и реакции вы понимаете глубже меня, поскольку имеете образование, а у меня его неполных два класса сельской школы».

Через неделю ты и Ваня — два шестнадцатилетних паренька (хотя по вашим справкам, кажется, старше?) — наравне со старым Дрожжиным распоряжаетесь всей химией в пределах цеха. Он-то, верно, управляется один с цехом, а вы пока вдвоем. Но у него же стаж… Кстати, о слове «старый» применительно к Дрожжину. Таково уж свойство вашего собственного незначительного возраста, что он, Дрожжин, да и Пряхин, и Дронов, и особенно седой Нусбаумер кажутся вам старыми.

Итак, вы с Ваней распоряжаетесь… В двух аппаратах — в двух гигантских медных шарах на длинных металлических, похожих на паучьи, ногах — происходит главное: реакция получения метилового эфира. Широченные деревянные чаны, внутри выложенные свинцом, предназначены для отмывки водой готового эфира от серной кислоты. В плоском медном аппарате, схожем по форме с чечевицей несуразно гигантского размера, — черный, как нефть, метиловый эфир перегоняется и становится прозрачным и чистым, точь-в-точь как хорошее подсолнечное масло.

Да, процесс в цехе не особенно сложный, вполне в рамках вашего среднего образования и знаний химии. Собственно, не стоит категорически отвергать сходства с картинкой из учебника; картинка есть картинка, а цех есть цех с его реальностями вроде реальной грязи, реальных запахов, реальных тяжестей и реальных опасностей. И совсем не получается идиллического посиживания.

Реакционные аппараты загружаются вручную, вы научились у Дрожжина делать это так. Вытягиваете из плетеной корзинки здоровенную стеклянную бутыль с чистым метиловым спиртом, осторожно поднимаетесь с ней по ступенькам стремянки, наставляете горло на отверстый зев аппарата и, держа тяжесть на весу, ждете, пока спирт весь не пробулькает в медное брюхо бутыль за бутылью, десять штук.

Ох, и боитесь вы, ребята, этих бутылей! Стекло их кажется слишком хрупким. Оно и в действительности хрупкое, вам воочию привелось убедиться в этом. Вы оба работали в ночную смену, и Дрожжин, добровольно поддежуривая, помогал вам. «Начинайте загрузку, не медлите», — сказал Дрожжин. Ваня вытянул из плетенки спиртовую бутыль, стал подниматься с ней по стремянке и неожиданно оступился. Бутыль скользнула в руках и, наверное, упала бы, если б стоявший близко Дрожжин не подскочил и не подхватил ее. И зря подхватил, лучше бы она пропала!

Дрожжин, видимо, крепковато прижал к себе голую бутыль, она дзенькнула и — так тонко можно сделать только бритвой! — острым углом стекла срезала бедняге часть мякоти с ладони.

И наревелся же наш Ваня! Хорошо хоть в ночной смене, никто не видел. «Я виноват во всем, я виноват», — всхлипывал он. Дрожжин не знал, куда ему кинуться сначала: слезы Вани останавливать или собственную кровь, хлеставшую из раны.

Вспомните… Дрожжин бюллетенил, но каждый день приходил в цех и долгие часы проводил с вами, стараясь здоровой рукой подсобить в работе. И не только рукой — советом, шуткой, разными историями, которых скопилось за жизнь немало. Вам было стыдно перед Дрожжиным: из-за вас он повредил руку, из-за вас приходил в цех больной.

Ваня пытался ему внушить: «Сергей Кузьмич, не надо, мы сумеем сами».

Дрожжин смутился: «Знаете, братцы, мне дома не сидится, я ведь одинокий. Да и лодырничать непривычно, первый раз на бюллетене. Хотите знать, я и болел-то всего один раз: тифом в гражданку. Вы ахнете, если вам рассказать. Дронова-то знаете, Григория? Так я с ним в тифу познакомился. Интересно, а?»