Предназначение: Повесть о Людвике Варыньском

А буквально вчера он совершил второй подвиг, который тоже не удалось полтора года назад совершить Люд-вику. Он практически договорился с «Народной волей» о революционном союзе. Состоялся разговор с Тихомировым и Ошаниной. Стаху взялась помочь в нем та же пани Янковская, хорошо знавшая русских.

Тихомиров произвел на Стаха сложное впечатление. У Льва Александровича был усталый вид, он долго жевал губами между фразами, потом, словно нехотя, ронял их. Поляков он, конечно, не любит. У Варыньского было сходное мнение. Естественно, прямо не говорится, но каждая морщинка на лице об этом вопиет. Людвик, вернувшись год назад из Парижа, сказал с досадой: «У него тембр голоса монархический». Тогда Стах, грешным делом, подумал, что Варыньский обижен холодным приемом, оказанным ему в Париже. Но вчера убедился: Людвик был прав. Кстати, Куницкий спросил мнение Тихомирова о Варыньском, когда зашла о нем речь. Тихомиров, опять пожевав губами, ответил, что Людвиг Северинович безусловно неглуп, храбр и в своем роде, чисто по-польски, энергичен… Однако чересчур легкомыслен. Что означает это «чисто по-польски»? В общем, как ни крути, сквозит недоброжелательность — не столько к Варыньскому, сколько к полякам вообще.

Стах вновь кинул взгляд на часы. Оставалось три минуты. Он деловою походкой направился к Лопатину.

Герман Александрович в это время, перегнувшись вниз, с азартом наблюдал, как гамен пытается вывести из воды попавшую на крючок рыбешку. Сам мальчишка лежал животом на гранитном парапете и, намотав леску на палец, водил ею из стороны в сторону. Глаза его горели, ноги в разбитых ботинках дрыгали в воздухе.

— Погоди, тихонечко, тихонечко… — по-русски, забывшись, руководил им Лопатин. — Да не свались ты! — поймал он мальчишку за ногу, когда тот чуть было не клюнул носом в реку. Дружными усилиями они вытянули наверх плотвичку с половину фунта.

Куницкий уже стоял рядом, улыбаясь.

— Здравствуйте, Герман Александрович, — кивнул он.

— Рад видеть, Станислав Чеславович, — Лопатин пожал ему руку, с гордостью указал на рыбку: — Какова?

Он потрепал мальчишку по плечу, сказал ему что-то по-французски; в ответ тот рассмеялся и кивнул: «Уи, мсье!..» Затем они направились по набережной к мосту Генриха Четвертого: два хорошо одетых господина в цилиндрах — один молодой, другой постарше, — совершающих неспешный променад за легкой дружеской беседой.

Прежде всего Куницкий исполнил поручение народовольцев: передал Лопатину паспорт для Саловой на имя Драгины Джюриц, приобретенный в Гейдельсберге две недели назад вместе с паспортом ее мужа Драголюба Джюрица, который он оставил себе.

— Стало быть, Неонила Михайловна официально будет считаться вашей женою? — улыбнулся Лопатин.

Стах пропустил шутку мимо ушей. Он уже приготовлялся к речи, которую обдумывал еще в Варшаве, а вчера, после встречи с Тихомировым, окончательно прояснил по всем пунктам. Что бы там ни говорили, они с Лопатиным сейчас — главные фигуры русской и польской партий. Следовательно, надобно договориться лично и конфиденциально.

— Герман Александрович, вы читали «Общие основания»? — осторожно начал он, имея в виду обсуждаемые на съезде народовольцев «Общие основания программы и организационной деятельности Центрального комитета социально-революционной партии «Пролетариат», составленные им еще в Варшаве и принятые активом партии в январе, на квартире Бардовского.

— Читал, — кивнул Лопатин.

— Ну и?.. — вопросительно склонил голову Куницкий.

— Гладко было на бумаге… — неопределенно проговорил Лопатин.

— Не понимаю.

— Это я так. Шучу, — Лопатин улыбнулся, всею грудью вдохнул свежий воздух.

— Простите. Мне сейчас не до шуток! — довольно резко оборвал его Куницкий.

— Это вы меня простите, Станислав Чеславович, — серьезно проговорил Лопатин. — Я вас слушаю. Просто у меня недоверие к бумагам. На бумаге всегда одно получается, а в жизни — другое.

— Вот я и хочу договориться практически, — подхватил Стах.

— Это дело.

— Тогда, с вашего позволения, я кратко обрисую вам обстановку в «Пролетариате» на текущий момент. Простите, если я не буду называть некоторых фамилий…

— Можете не предупреждать. С конспирацией несколько знаком, — насмешливо ответил Герман Александрович.

Куницкий покосился на него. Точно кипятком, обожгла мысль: неужто он выглядит в глазах Лопатина мальчишкой? Нет, Герман Александрович опять стал серьезен и внимателен.

Куницкий кратко поведал ему о последних событиях в Варшаве, наступивших после ареста Варыньского: разгром рабочих кружков в октябре — ноябре прошлого года, арест ряда лидеров и членов ЦК, выпуск подпольной литературы — трех номеров «Пролетариата», воззваний и брошюр, после чего и в типографском деле наметился застой.