Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

Для допросов выделили шикарный кабинет, обшитый деревом. Лакированные панели создавали впечатление респектабельности. Раздвинутые багровые шторы пропускали в окна морозное утреннее солнце, освещавшее ярким пятном дальний угол помещения. По кругу расставили мягкие кресла, в центре между ними втиснули небольшой столик, на котором водрузили графин с водой и три стакана.

Напротив меня сидели двое мужчин. Один, приветливо улыбающийся, краснощекий, с носом картошкой — словом, свой человек. Он и вел себя по-простому, располагая к себе, однако глаза румяного незнакомца были холодны и внимательно сканировали собеседника, в то время как рот улыбался и шутил. Рядом с ним утонул в просевшем кресле грузный человек с тремя подбородками, одутловатым лицом и свинячьими глазками.

По одну сторону от меня сидела Евстигнева Ромельевна, по другую — Стопятнадцатый. Поздоровавшись, проректриса представила присутствующим:

— Третий курс, нематериальная висорика, Папена Эва Карловна. Перевод из другого ВУЗа, подробности в анкете.

— Чудесно! — воскликнул "нос картошкой" и, закинув ногу на ногу, принялся перелистывать пачку бумаг. — Кстати, представлюсь. Бобылев Евграф Исподьевич. Так сказать, приставлен наблюдать и наставлять на путь истинный, — захохотал он. Смех у него был искусственный, как у робота.

Я вежливо улыбнулась. Декан стрельнул в меня глазами и сложил руки на груди.

— Это наш коллега из Первого департамента, Салават Мансурович, — представил неподъемного толстяка Бобылев, лучащийся жизнерадостностью и оптимизмом, словно только что съел ведро вкусностей. Коллега прикрыл глаза и начал посапывать. Ясно, что ему осточертела бесконечная лента из мельтешащих студенческих лиц.

— Очень приятно, — кивнула я.

— Отличненько, — разулыбался дознаватель. — Не буду ходить вокруг да около. Позавчера в институте имело место быть чрезвычайное происшествие с тяжелейшими последствиями, поэтому наш долг выяснить произошедшее, восстановив прозрачность картины, а ваш долг, как сознательной гражданки, помочь нам.

— Конечно.

— Прекрасно! Итак, коротенько. Где были, что делали, как вышли, — сказал Бобылев и засмеялся, посчитав, что сказал ужасно смешную шутку: — Ха. Ха. Ха. Ха. Ха. Ха.

Долго смеялся, будто выдавливал из себя каждое "ха", а у меня лицевые мышцы устали улыбаться.

— Была в столовой, собиралась поесть, вышла через служебный выход.

— Великолепно! Самостоятельно покинули или с кем-то?

Я задумалась. Что сказать? Не будут ли разниться мои показания со словами Мелёшина и Эльзы?

— Точно не помню. Вместе со мной много людей выходило.

— Что-нибудь слышали или видели?

— Например? — не поняла я.

Бобылев наклонился и сказал громким заговорщическим шепотом:

— Имею в виду что-нибудь достойное внимания. Вы меня понимаете? — подмигнул по-свойски и снова засмеялся неживым смехом.

К чему шептать? Все равно слышат все, кроме храпящего толстяка. Я задумалась:

— Нет, вроде бы ничего достойного не происходило.

— Как давно знакомы с братьями Чеманцевыми?

Ох, вовремя я встретилась с Петей! — выдохнула облегченно.

— Около недели. Они мои соседи по общежитию.

— Какие отношения у вас с братьями?

— А какие могут быть отношения? Оба шумные, но веселые.

— Конкретнее. Например, с Капитолием Чеманцевым, — уточнил Бобылев.

— Хороший парень. Жалко, что нарушил правила.

— Вы с ним близки?

— Насколько могут быть близки соседи по общежитию? — рискнула ответить я вопросом на вопрос и заметила предостерегающий взгляд декана. Тут же исправилась и ответила как раскаивающаяся школьница, потупив глазки: — Встретились, выпили, переспали.

— Чеманцев что-нибудь говорил? Упоминал имена, названия мест? Может, высказывался о чем-нибудь? — как гончая напал Бобылев на след. — Нам важно всё, любая мелочь.

— Да мы ни о чем таком не говорили, — засмущалась я. — Некогда было.

Евстигнева Ромельевна залилась румянцем, Стопятнадцатый поперхнулся и принялся усиленно вглядываться в окно. Какая разница, говорила я правду или нет. В любом случае, сколько не уверяй в невинности совместного сна с Капой, а перед всеми не оправдаешься. Главное, поверили те, чье мнение важно для меня. Ну, и Мелёшин, естественно.

Бобылев, поставив локоть на подлокотник кресла, постукивал пальцем по щеке. Как оказалось, распутному поведению студентки он нисколько не удивился. Я же скрестила за спиной пальцы, ожидая, что дознаватель вот-вот изобличит меня, сказав, что Капа вспомнил, чем мы занимались позапрошлой ночью, или что с Капы сняли дефенсор, и теперь первому отделу всё известно.

— Почему не пришли на помощь в столовой? — задал Бобылев очередной вопрос, перебежав с темы половой распущенности студентов.

Я потупила взгляд. Хотела сказать, что собиралась помочь и даже бросилась обратно. Вместо этого губы выдавили: — "В нестандартной ситуации, связанной с вис-возмущением, самостоятельных решений не принимать, выполнять указания первого по старшинству специалиста".

Стопятнадцатый шумно засопел, а Евстигнева Ромельевна чуть слышно выдохнула. С облегчением? Чему радоваться, если студентка струсила и пошла на поводу сухих правил, а не совести?