Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

— Ну, что еще? — спросил недовольный голос. — Не уяснила, что ли? Всего десять слов сказал. Трудно запомнить?

— А как платить за разговор?

— Платить не надо. Это прямая связь.

— Понятно. — Хотя все равно непонятно. — А когда заряжать?

Мне показалось, что на другом конце Мелёшин, прикрыв рукой микрофон, что-то сказал, извиняясь перед кем-то.

— Он уже садится? — поинтересовался у меня предгрозовым голосом.

— Нет, просто нет других кнопок. Как узнать, когда заряжать?

— Узнаешь. Экран потухнет.

Я фыркнула.

— А как заряжать?

— Отодвинешь сбоку хлястик, под ним вилка. Вставишь в розетку, будет заряжаться.

— А…

— Всё, мне некогда, — отключился он.

Ой-ёй-ёй, ах, какой я занятой! — выдал экспромтом проснувшийся талант рифмоплетства. Становлюсь, как Стопятнадцатый, гениальным стихотворцем.

А кушать хочется всегда, несмотря на мелкие и крупные проблемы. Разбитое корыто потащилось в столовую, с трудом передвигая ногами.

После пожара в помещении не осталось ничего, что могло напоминать о случившемся. Та же казенная голубая краска, те же столики и стулья, та же раздача и та же угрюмая тетка на кассе. Народу, правда, значительно меньше, а незанятых столов — больше.

Изменилось кое-что другое. В центре зала за столиком сидел Мелёшин, и не один, а с великолепной, незнакомой мне холеной блондинкой.

Набрав еды, я поползла к парочке, поскольку Мелёшин не отменил второе правило. Вроде бы.

В итоге сама оказалась виноватой. Пожадничав, набрала полный поднос тарелок, да еще тяжелая сумка оттягивала плечо. Неокрепшая после вчерашних трудностей рука задрожала, и поднос с грохотом брякнулся о стол. Стакан завалился, и сок вытек, слава богу, в пространство, ограниченное буртиками подноса.

Парочка, увлекшаяся беседой, замолчала. Мелёшин посмотрел на меня так, будто я сошла с ума, посмев приблизиться к их столу и нарушить уединенную идиллию. Блондинка откинула изящным движением тяжелые длинные волосы за плечо, открыв миру ушко с переливающимся синим камушком в мочке. Блеск камня оттенял невероятную синеву глаз красавицы.

На столе перед девушкой красовалась знакомая кучка зеленых листиков. Поднос Мэла остался нетронутым. Смотрите-ка, увлеклись друг другом и потеряли аппетит! Ну, и зачем ходить в столовую? По привычке?

Парочка вернулась к негромкой беседе, сидя вплотную друг к другу и нежно воркуя. Блондинка водила наманикюренным пальчиком по Мелёшинской манжете, а он мял ее ладошку.

Если портить совершенство момента, то полной программе.

— Мне остаться или пересесть? — спросила я грубо.

Мелёшин оторвался с неохотой от своей спутницы и указал пальцем на соседний столик. Я с шумом переставила поднос, куда велели, и уселась боком к шушукающейся парочке.

Невдалеке, в окружении подружек, сидела Эльза с непонятным выражением лица. То ли она расстроилась, что ей нашлась замена, то ли обрадовалась, что Мэл указал мне на мое место.

Наконец, вдоволь начесавшись языком, Мелёшин встал, а вместе с ним поднялась блондинка. Она оказалась очень красивой девушкой: природную красоту усиливал грамотный макияж, а совершенная фигурка притягивала взгляды. Об одежде и говорить нечего — загляденье, обтягивающее прелести. Парочка величественно поплыла к выходу. Ни слова, ни полслова вслед. Ау, тарелки-то за вами прибирать или как?

Компания Эльзы снялась с места, наевшись до отвала кучками зеленых листьев. Брюнетка простучала каблучками мимо меня и, нагнувшись, сказала на ухо:

— Ой, а у нашей собачки потерянные глазки! Ой, нашу собачку позабыли погладить по шерстке! Думала, он обратит на тебя внимание? Давай, приберись, — она шустро поставила поднос на Мелёшинский стол и сбежала с места преступления.

Ах, вот ты как! — сначала разозлилась я, а потом рассмеялась над трусоватой подлостью Эльзы. Брюнетка напомнила моську: куснет и отбежит, проверяя реакцию; снова подбежит, цапнет — и удирать.

Зато я стащила из столовой ложку, тайно засунув в сумку, пока бдительная техничка мутузила у выхода каких-то первокурсников, рискнувших удрать, не убрав за собой со стола.

Нас ждут великие дела и эксперименты.

Это могла быть 20 глава

У меня было окно в занятиях, и я смотрела в окно. Чердачное.

После звонка забрала куртку из раздевалки и, пройдя по пустынным коридорам, кое-как вскарабкалась по вертикальной лестнице с тяжеленной сумкой на плече. Как ни странно, на люк не удосужились повесить замок, хотя особой надобности в запирании не было: прямоугольный квадрат прятался в скудно освещенном углу потолка, делаясь незаметным. На неподъемном пути я успела ободрать руку и оббить сумку обо все мыслимые места.

Обойдя закоулки чердака, провела рукой по столу, собрав пыль трехсантиметровой толщины. Зачем-то нарисовала на столешнице два сердца, похожих на несостоявшийся шедевр Симы. В распахнутое окно ворвался порыв холодного ветра, переворошив рулоны со свернутыми картами и схемами.