Предновогодние хлопоты III

– Кто знает? Может и не уедет. Бедно у нас. И народ тяжёлый и вороватый, мил человек. Раз даже храм обокрали. Может, не наши, залётные какие, не знаю. Люд у нас немолодой остался, дети и подростки на стариков оставлены молодёжью, что в города подалась за рубликом поганым. Чечня – то ж урон нанесла. Трое наших ребят головы сложили в первую кампанию, двое в плен попали. Чистякова с Парамоновой дома попродавали, ездили к чеченам выкупать детей. Вовка Чистяков – он баянист отменный, теперь не играет: пальцы ему оторвало, в армию уходил под сто кило парнишка весил, а когда мать его привезла из полона, мы подумали, не ошиблась ли она, её ли это Вовка? Весу в нём стало килограмм сорок пять, одни глаза на лице, шея, как у цыплёнка, весь в коростах. Теперь вот ходит разговор, что опять зачинается там драка кровавая. А те ребята, что вернулись живыми вроде, как не в себе долго ходили. Уезжает в города молодёжь в навозе никто копаться не хочет. У нас в совхозе, когда-то две с половиной тыщи человек было. Животноводство развитое, свой комбикормовый завод, техника вся. Сейчас половина земли в аренде, да проданной немало, что без дела чахнет, мелколесьем зарастает, да у дорог борщевиком. В 95-м избрали мы нового приседателя Гусева Гришку (Денисов невольно улыбнулся этому народному произношению слова «председатель»), Гусем его у нас прозывают. Гусь наш демократию очень по-своему понимает, дескать, воровать – так по-крупному. Трутень, та ещё крякалка. Допродавал всё чего железного ещё оставалось. Как-то в присидателях он ловко выкручивался, всё сухим из воды выходил, точно ему народ прилепил прозвище-то., с гуся вода, говорят в народе. Я мужиков подбивал Михальчука выдвинуть. Не пьющий и образование у него, он у нас раньше животноводством руководил. Вроде согласился народ. Собрали сход. И что? Часа через два, когда орать надоело, по-тихому пустили бутылку по кругу и выбрали опять Гуся. Я им говорю: мужики, мы ж решили Михальчука выбрать. Гусь, говорю, нас всех оптом скоро кому-нибудь продаст. Почесали в затылках. Привыкли, говорят. Новый, говорят, ещё чёрте чего вдруг напридумает, две шкуры драть начнёт, а этого знаем. К нам не лезет и нехай себе, мол, присидательствует. Так Михальчук, говорю, тоже наш, не чужак, вы же его все знаете хорошо, мы же все друг друга здесь знаем, достойный человек, говорю, не лодырь, не пропойца, не ворюга. А-а-а, – рукой махнули. Молча, разошлись и всё по-старому пошло. Пытались у нас фермерствовать приезжие. Быстро разохотились. Наши подсмеивались над ними, а те к себе звали работать, не с Африки же завозить работяг? Деньги небольшие платили, но тем, кто к ним шёл работать, платили день в день, не дурили. А наши, баре, выпендриваться: нужно-де нам за копейки на кооперативщиков горбиться! Это притом, что сами-то дурни сидят без копейки, пенсии грошовые родителей проедают, вёдра с яблоками и картошкой, ягодой и грибами на трассу тягают да тульским пряником торгуют. Вот ведь какая азбука, мил человек. А выпасу то ж меньше стало. Москвичи землю поскупляли: сами не жнут, не косят, а травка теперь им принадлежит, на их земле. Ждут. Как земля подорожает, продавать станут, а она не спит – мелколесьем зарастает.

– Выходит ничего не изменилось со времён Гоголя, Горького и Антона Чехова, – удручённо покачал головой Денисов. – Они с сердечной болью описывали нечто похожее, будто взятое из вашего рассказа. И надо отдать им должное, не боялись писать правду. Сейчас это не в ходу о доле народной вещать, да и вообще о том, как живут люди на окраинах, больше помалкивают, а тем, кто об этом писать хочет, не дают слова. А с экрана вкалывают нам цветистый, успокаивающий наркоз: всё налаживается, верным путём идём, господа. Хотя и в советские времена, и вы это прекрасно, наверное, помните, советские акулы пера, писатели и киношники, мёд проливали в книгах и кино о счастливом быте колхозника, о братской смычке города с селом, фильмы снимали и повести писали. О том же, что и как происходило на самом деле, знали только сами крестьяне, на своей шкуре испытавшие дурость и жестокость властей, и очень немногие люди, имевшие доступ к информации.