Предсказание будущего

— Еще один инвалид московский. — И при этом улыбнулся так, как улыбаются подлецы.

Дальше сидел человек средних лет, обыкновенный, приличный человек средних лет, от которого Вырубов впоследствии так и не услышал ни одного слова. За ним — пожилая женщина, Елена Петровна, которую уже было пора называть старухой. Далее следовали два близнеца, сорокалетние мужики Савватий и Каллистрат, потому носившие такие странные имена, что они были из кержаков; братья занимались литературой, то есть писали повести из жизни животных под вычурным псевдонимом. За ними сидели подряд три молодые женщины: одна — с прямыми темными волосами, хорошенькая, другая — блондинка, причесанная старомодно, с маленьким пучком на темени, тоже хорошенькая, третья была, как говорится, ни то ни се. Последним сидел старик, такой бледный и тощий, словно его нарочно высушили для гербария, а подле него тихий мальчик с печальным взглядом — внук этого старика.

Но это еще не все. Кроме людей, в полуподвале на улице Осипенко обитали три удивительных существа. Первое: безымянный скворец, умевший говорить: «Короче, Склифасовский». Второе: кошка по кличке Фредерик; Вырубов был очень удивлен такому несоответствию пола и клички и как-то спросил:

— А почему, собственно, Фредерик? Ведь это же… ну, как сказать… сука.

Ему ответили:

— А что прикажете делать, если она только на Фредерика и откликается?

Третьим была крыса Алиса.

После ужина Савватий и Каллистрат отправились мыть посуду, а коммунары, отодвинувшись от стола, расположились на своих стульях вдоль стен и задумчиво замолчали.

— Завтра нужно будет купить двенадцатый стул, — вдруг сказала Елена Петровна.

И опять тишина.

— Да, не забыть дедову шапку в ломбард снести, — несколько спустя подхватил Иван.

— Это еще зачем? — закричал из кухни то ли Каллистрат, то ли Савватий.

— Из гигиенических соображений, — крикнул в ответ Иван. — Чтобы моль не разводить. У деда в шапке вечно что-нибудь водится.

Тощий старик недовольно крякнул.

— Не сердись, дед, это я пошутил, — грустно сказал Иван.

— Завтра нужно будет двенадцатый стул купить, — напомнила Елена Петровна.

— Это мы уже слышали, — раздраженно сказал юноша с больными ногами. — Зачем повторять одно и то же тысячу раз!

Пришли с кухни Савватий и Каллистрат: первый нес два подсвечника с чахоточными огарками, а второй — кипу листков, исписанных от руки. Каллистрат сказал:

— Сегодня, товарищи, у нас в программе глава шестая: «Полосатый друг».

— Это про тигра, что ли? — спросила девушка, которая была ни то ни се.

— Про тигра, — мрачно сказал Савватий.

Девушка с прямыми темными волосами неодобрительно задышала.

Каллистрат тем временем потушил электричество и зажег свечи, от которых по стенам и потолку полезли громадные тени. Затем братья сели за стол, поделили кипу листков на две примерно равные части, и чтение началось. Савватий читал первым, Каллистрат вторым.

Вырубов слушал и не понимал решительно ничего. В принципе речь, как и было обещано, шла о тигре, которого приручил один пионер, но поскольку тигр постоянно мыслил человеческими категориями и вообще выходил намного толковее пионера, поскольку пионер в конце концов отвел тигра на живодерню и поскольку в финале ни с того ни с сего появлялась говорящая ель, сделавшая жестокий выговор пионеру, Вырубов не понял решительно ничего. А впрочем, как и всякий русский человек, он относился к литературе благоговейно, полагая, что уж если человек пишет, то он знает, зачем он пишет.

После того как близнецы закончили чтение, наступила неприятная тишина. Иван было заговорил о том, что ему, как анималисту, показался недостаточно выпуклым образ тигра, но оборвал на полуслове. Несколько тихих ангелов пролетело, прежде чем Елена Петровна попросила свою соседку:

— Наташа, возьми гитару.

Девушка с прямыми темными волосами послушно встала со своего стула, отправилась в комнаты и через минуту вернулась с гитарой, огромной, как детская виолончель. Она немного потренькала струнами, потом заправила прядь за ушко и запела низким, приятным голосом.

Вырубова пробрало. От пения Наташи, пения нежного и сладко-томительного, от свечного, библейского освещения и еще от чего-то, неизъяснимого простыми словами, по нему побежали маленькие иголки. На душе вдруг сделалось так привольно и одновременно так утонченно тесно, что обязательно нужно было сказать что-нибудь прекрасное, как-то выразиться, иначе это сделала бы восторженная слеза. Но тут он мимоходом опустил глаза долу и оцепенел: на полу, неподалеку от ножки стола, стояла на задних лапках большая крыса; ее остренькая мордочка с глазами, светившимися внутренним рубиновым светом, была склонена несколько набок и выражала такое внимание, такое сочувствие пению и гитаре, что это было немного страшно.

— Алиса пришла! — сказал юноша с больными ногами и засмеялся.

Вырубов вопросительно на него посмотрел.

— Это наша Алиса, — тихонько объяснил юноша. — Когда Наташа ноет, она всегда заявляется. Эй, Алиса?..