Предсказание будущего

Значит, сорвался я и полетел в сторону «катерпиллеров», которые были маленькие, как букашки. Пролетел я всего метра три-четыре, не больше, но, пока я летел, успел и про мать вспомнить, и про сестренок, и главное, про то, что я неженатый, беспотомственный паренек. Вдруг — рывок, и я висю вверх тормашками, то есть ноги у меня там, где должна быть голова, голова — где ноги. Что такое?! Поглядел я вверх, между сапогами, и вижу: Гребешков параллельно висит вниз головой, держит меня за страховку, а сам улыбается. Бледный, как смерть, но улыбается, змей, чтобы я, значит, от страха не помешался. Самое интересное, что висел он, зацепившись сапогами за самый край бетонной стены. Наверное, он увидел, что я сорвался, только когда за мной поползла страховка, и в последний момент успел за нее схватиться.

Ну, вытащили меня — я ни жив, ни мертв, в шоковом состоянии! Потом, когда уже немного оклемался, говорю Гребешкову: «Ну, Гребешков, — говорю, — за спасение жизни я твой вечный должник! Проси, что хочешь! Хочешь, не отходя от кассы, поставлю ящик армянского коньяка?» — «Нет, — говорит, — ты лучше сделай за меня задание на осень по математике». Его как раз перед этим в девятом классе оставили на второй год…

— Граждане, — сказал заглянувший в наш закуток криминальный тип, из тех, что неподалеку играли в карты, и жутковато блеснул весело-ненавидящими глазами, — слабо перекинуться в «три листа»?

Никто ему не ответил, и наступила неприятная тишина.

— А что вы со своими-то не играете? — от неловкости спросил я.

— Свои уже отстрелялись. Мебелью будут расплачиваться по приезде.

— Вот-вот! — сказал богатырь. — С тобой только сядь, без штанов останешься.

Криминальный тип еще раз жутковато блеснул глазами и удалился.

— Пятое, — продолжил седенький старичок, — бог-промыслитель. Естественно, это самая уязвимая ипостась, так как если предположить существование бога в качестве промыслителя, то всякому несумасшедшему будет ясно, что это в высшей степени незадачливый промыслитель, неумелый промыслитель, вообще путаник и слабак. Начнем с того, что он в своей конторе порядка навести не может, потому что некоторые из произведенных им духов вдруг сами по себе становятся врагами человечества и в смысле промысла более чем успешно соперничают с автором бытия. У верующих это называется самым невразумительным словом в мире: попущение. А у нормальных людей это называется — путаник и слабак. Достаточно бросить беглый взгляд на собственную жизнь или на историю человечества, чтобы немедленно обнаружилась такая пропасть глупости, бессмыслицы, несправедливости, зряшных бед, которую было бы богохульственно приписывать богу всемогущему, всеправедному, всеблагому. Скажем, вот уже пятьсот лет, как христиане-католики с идольской последовательностью вырезают христиан-протестантов и наоборот; в сущности, никакие они и не христиане, а сумасшедшие мерзавцы, по тут виновато именно христианство, которое представляет собой нагромождение туманностей и вопросов, естественным образом порождающих сектантство, ереси, протестантские революции, мучеников, отступников, то есть сеющее раздор. И это называется промыслом?! Нет; с какой бы трогательной наивностью богословы не оправдывали промыслителя, упирая на то, что пути его якобы неисповедимы, хотя из обоих заветов мы знаем, что пути его положительно исповедимы, а также приписывая ему одно очень странное качество — медлительность в исполнении справедливости, — разуму очевидно, что это не промысел, а неистовый беспорядок. А если и промысел, то промысел злого, капризного, неумного, неблагородного существа.

Другое дело, если бог-промыслитель чуть ли не сразу от нас отступился; поглядел на дело рук своих — человека, понял, что получилась полная чепуха, и сразу же отступился. Ведь как бывает в жизни: положим, растишь, растишь сына, а из него в конце концов выйдет такая дрянь, что это даже невероятно. Ну и плюнешь! Убить вроде жалко, все-таки плоть от плоти, ну и плюнешь: черт с тобой, обормот, живи, как знаешь, я умываю руки. Эта аллегория особенно наглядно утверждает ту мысль, что бог есть бог-всечтоугодно, но только не промыслитель.

— Вообще-то, — вступил пассажир с родинкой на щеке, — верующие люди приписывают все земные безобразия князю тьмы. Но поскольку и князь тьмы — результат божьего промысла, то это, конечно, не оправдание.

— И даже, по-моему, не исключено, — сказал я, — что бог промышляет, исходя из поговорки: «Лишь бы прокукарекать, а там хоть не рассветай». Это потому не исключено, что раз человек есть подобие бога, то бог должен быть отчасти подобием человека.

— А по-моему, — заговорила миловидная провинциалка, — бог просто умер. Уж я не знаю, от чего он умер, может быть, с горя, но точно умер. И мы остались безо всяческого присмотра, что хотим, то и воротим. Иначе Клавка, моя сестра, ни в жизнь не попала бы под косилку.

— Вот вам еще одна ипостась, — съязвил пассажир с родинкой на щеке. — Бог-покойник.