Предсказание будущего

Богатырь сочувственно посмотрел на провинциалку и в который раз покрыл своей лапищей ее кисть. Провинциалка подумала-подумала, но потом-таки выпростала кисть, подперла ею щеку и призадумалась.

Тут до нас опять долетели возгласы:

— Талончики на такси! Кто желает талончики на такси?!

Это была давешняя дама в ушанке с железнодорожной кокардой, которая совершала обратный рейд. Как только она миновала наш закуток, старичок сказал:

— Бога не может быть уже потому, что по вагонам ходит эта дуреха и орет про свои идиотские талончики на такси.

— Ну, это вы, папаша, уже мелочитесь, — выговорил ему пассажир с родинкой на щеке. — Потом, следуя вашей хрупкой аргументации, легко можно доказать и обратное, то есть то, что бог должен быть только по той причине, что в нашем вагоне рожает баба. Вообще я не думаю, чтобы божественное могло проявляться через отдельного человека, исключая разве что те редкие особи, которые Гегель называл доверенными лицами мирового духа. Поэтому-то, кстати, и наблюдаются никак не заслуженные болезни, горести и прочая частная несправедливость. Я полагаю, что как химические законы возникают только во взаимодействии элементов, так и божественное начинает сказываться только там, где завязывается нечто социальное, единящее человечество с человеком. Недаром, например, неуправляемое общественное мнение крайне редко бывает ложным. Во всяком случае, мало похоже на то, чтобы бог был в состоянии учесть склонности каждого из четырех миллиардов своих детей; больше всего похоже на то, что бог просто-напросто запустил свою жизненную машину, и те колесики, которые вращаются соответственно, соответственно и вращаются, а те, которые вращаются вопреки, стираются и дымят.

— Шестое, — сказал седенький старичок. — Бог-спаситель; бог — то, что превращает конечное в бесконечное, бог как чаянье вечной жизни.

— Шестое, так шестое, — согласился пассажир с родинкой на щеке.

— С точки зрения человека, в кругу мировой гармонии есть только один разрыв — смерть. И этот разрыв испокон веков вызывает у человека из всех вопросов мучительнейший вопрос: как это — я жил, жил, и вдруг меня нет? Вот тут-то и возникает потребность в боге-спасителе, ибо нечем заткнуть эту ужасающую дыру, кроме как чаяньем вечной жизни. Но, уверяю вас, если бы дыра была заделана каким-нибудь категорическим знанием, например: жизнь конечна, потому что она конечна; или: жизнь бесконечна, потому что она бесконечна, — то у человека не было бы нужды в боге-спасителе, да, собственно, и в боге вообще. Ну зачем ему бог, если он сам бог по безграничным возможностям своего разума, по доступности для него совершенного счастья и возвышенных наслаждений, по абсолютному чувству справедливости, по неисчислимым возможностям делать добро и зло?! Но вот какое недоразумение: этот всемогущий бог смертен. Поэтому в данной критической ситуации ему остается только одно — как-то забыться, то есть как-то уверовать в вечное персональное бытие. О том, что это задача, с одной стороны, искусственная, а с другой — почти невыполнимая, в частности, говорит то, что пет более смутного религиозного представления, чем представление о бесконечной жизни. Еще как-то можно вообразить себе троицу, например, как равенство трех единиц одного качества единице другого качества, еще как-то можно загнать в рамки реальности историю с грехопадением, но вечное персональное бытие неподвластно даже самой пышной фантазии. Лев Толстой уж на что был умница, и то остановился перед вечной жизнью в бессильном недоумении. Вот почему это такое? Да потому, что в природе не существует решительно ничего, намекающего на вечную жизнь! Природа демонстрирует нам простое и жестокое соотношение жизни и смерти: организмы имеют обыкновение нарождаться, развиваться, изнашиваться, погибать. И ни одно явление органической жизни не намекает нам на то, что за гибелью следует какое-то новое бытие. Когда мы видим труп кошки, разве нам приходит на ум, что некий аппарат, безошибочно указывавший кошке дорогу к дому, дававший ей знание лекарственных трав, диктовавший симпатии и антипатии, теперь существует отдельно от трупа кошки и будет существовать бесконечно долго!

— Ну, положим, кошку вы приплели ни к селу ни к городу, — сказал пассажир с родинкой на щеке. — Какие тут могут быть параллели с кошками, когда, с точки зрения религии, человек только по форме дитя природы, а по существу подобие божие, избранник, ученик, одним словом, — чудо?! Тем более что человек представляет собой действительно бесподобную часть природы, наделенную качествами, которые не свойственны никаким другим ее элементам, как-то: творческим началом, разумом, даром речи… А раз так, то есть раз единственно человеку даны такие великие блага, то законно будет предположить, что ему одному дано и бесконечное духовное бытие.