Представление о двадцатом веке

Дальнейшее было уже чистой формальностью. Они задали несколько вопросов, на которые Мария дала односложные ответы. Нет, она не понимает, почему ее арестовали. Да, конечно, у нее есть р-р-одители. Да, ее кормят три раза в день. Да, она принимает душ по меньшей мере раз в неделю. Да, она учится в школе. Протокол этого допроса вызывает недоумение. Никто не поинтересовался фамилией Марии, никто не спросил, как зовут ее родителей или в какую именно школу она ходит. Во всяком случае, если они и задавали эти вопросы, в протокол это не попало. Возможно, дело в том впечатлении, которое произвела Мария, и в том, как все застыли, когда почувствовали, что перед ними не Заика, а какое-то непонятное существо, которое смотрит прямо им в сердце, потому что именно так Мария и говорила с ними. Странно, что попечительский совет не понял ее — слово «невиновность» никак не может быть отнесено к ребенку. А вот Мария их поняла. Будучи чрезвычайно восприимчивой, она уловила сущность этих людей, вникла в нее и предложила им как раз то, о чем они всегда мечтали: Красная Шапочка без волка, Грета без Ханса и представление о Невинном Ребенке.

Все это нам что-то напоминает. Такое же смятение царило в церквях, когда Анна являлась перед прихожанами, и когда Адонис, странствуя по Ютландии, выступал перед крестьянами — загадочное соединение честности, расчетливости, наивности и мудрости. Это сочетание порождало печальные вздохи, почти что плач, вздохи, вибрировавшие в тот день под сводами копенгагенского магистрата.

В заключение некоторые члены попечительского совета взяли слово, что вообще-то случалось редко. Но во всем происходящем было что-то неординарное и это, очевидно, заставило их выступить. Домохозяйка, фру Хауербах, высказала сожаления по поводу ошибочного ареста и заявила, что хотела бы иметь такую дочь, а П. Карл Петерсен сообщил, что намерен завещать свой огромный дом по улице Странвайен, номер 263, молодым людям, которым негде жить. Врач Дамбман рассказал о законе Бойля — Мариотта, а затем старший учитель подвел итог. Его выступление представляется важным. Речь в нем идет о правильном подходе к сексуальному просвещению, и как это связано с Марией, можно только догадываться. С чего это вдруг переходить на такие вопросы? Отвечаю, что они здесь и прежде рассматривались, и если члены попечительского совета решили, что Мария (а до нее и после нее и другие дети) невинна, то это связано с их взглядами на вопросы нравственности, которые старший учитель и решил осветить в своей речи. Сексуальное просвещение, по его словам, должна взять на себя семья, но она не в состоянии этого сделать, школа дистанцировалась, и никто ничего не делает. Старший учитель сказал, что он хотел бы подчеркнуть: чрезвычайно важно, чтобы руководство в этом вопросе осуществлялось одновременно с моральным воздействием, призывом не торопить события, а подождать, пока душа и тело окрепнут и созреют для длительной жизни в браке. И воспитывать молодежь в этих вопросах следует отнюдь не журналами, продающимися в газетных киосках и табачных лавках. Он вовсе не предлагает членам совета взять на себя такое просвещение, но совету следует по возможности обеспечить, чтобы оно осуществлялось наилучшим образом и там, где следует.

На этом он закончил, и чтобы понять его речь, следует посмотреть на нее не только в свете золотого мартовского солнца, освещающего Марию, но и в свете собственного опыта Марии в доме в Кристиансхауне, где она была заводилой игр с раздеванием, где она запросто заходила к проституткам и где в ее детстве родители, не стесняясь, занимались при ней любовью. Но более всего следует обратить внимание на мысль старшего учителя о том, что следует сдерживать себя, не торопить события и ждать, пока тело и душа будут готовы и окрепнут, и именно это звучит несколько странно в ушах Марии. Совет не переживать, не торопиться, ничего не требовать, а только ждать пока бла-бла-бла, такой совет для старшего учителя имеет совершенно другой смысл, чем для Марии, которая выросла в доме, где многие, если не сказать большинство, ложились спать голодными и где каждый, с самого раннего детства, усвоил, что кто не успел, тот опоздал.

С этим знанием (и не только с этим) Мария выслушивает речь учителя, после чего ее отправляют домой. В зале остается попечительский совет, о членах которого можно сказать, что в данном случае они не поняли ничего. Разумеется, и раньше, и позже случались необычные заседания, включая и заседания, посвященные Марии. Разумеется, бывали и случаи, когда все они соображали гораздо лучше, но в этот мартовский день в Копенгагене двадцатых они совсем ничего не поняли.