Предтеча (СИ)

— А у тебя дети есть? — Керс с любопытством посмотрел на вождя.

— Нет пока. Ещё не встретил ту самую. А у тебя?

— Шутишь?! Нам нельзя семьи заводить.

— Ты что, с женщинами никогда не был?

Керс чуть не поперхнулся:

— Был, конечно. Но до детей как-то не дошло. И хорошо, всё равно бы отобрали.

— И то верно. Мать знает, когда дарить потомство. Агот вон как ловко к шаману пристроила.

— А что этот шаман умеет делать? — слишком уж часто Альмод его упоминает.

— Он умеет видеть, — вождь посмотрел на Керса как на дурачка, будто ему пришлось объяснять какую-то совсем очевидную вещь.

— А не староват ли он для осквернённого?

— А кто сказал, что он танаиш? Нет, друг, с ним говорит сама Мать.

— Это ваша богиня, что ли? Как у свободных?

— Богиня? Нет, богов нельзя ни увидеть, ни потрогать, а Мать везде. Она настоящая, живая.

— Не знаю, сколько там у вас матерей, — Керс выбрал кусок мяса посочнее, — а у нас она одна на всех. И она терпеливо дожидается тех, кто заслужил её внимание, а не каких-то там избранных.

Альмод презрительно фыркнул:

— Настоящая мать любит всех своих детей одинаково. А ваша просто жестокая сука.

— Какая жизнь, такая и мать, — усмехнулся Керс.

Снаружи захрустел снег, кто-то приблизился к юрте и остановился.

— Вот ты где, — Бродяга заглянул внутрь и кивнул, приветствуя хозяина.

— Проходи, чего встал, — вождь поднял кружку. — Выпьешь с нами?

Ординарий, не заставляя себя долго упрашивать, налил арака и махом осушил кружку до дна:

— Эх, хорошее пойло! Купальню нам приготовили. Пойдём, малец, а то воняешь на весь Исайлум. По запаху тебя выследил.

— Купальня — это хорошо, — довольно потёр руки Альмод. — Пойду-ка я с вами. Сейчас только девок кликну, чтоб веселее было.

Купальней назывался бревенчатый дом, разделённый на две части — женскую и мужскую. В отличие от терсентума, здесь почему-то принято мыться по отдельности. Внутри было жарче, чем в Пустошах летом. Посередине помещения стояла гигантская ёмкость, отдалённо напоминающая огромное деревянное корыто. У стены — длинный стол с широкими скамьями. Похоже, застолья в этом месте не редкость.

От горячей воды Керс сразу разомлел. Не вылезая из ванны, так эту штуку обозвал Бродяга, он неторопливо потягивал синий дым под рассказы о жизни уруттанцев, о службе в Легионе, о разных редких тварях.

Альмод травил всякие байки о степном хозяине, которого якобы можно увидеть по ночам вдалеке. Чёрный всадник на чёрном коне, хранитель бескрайних раздолий Урутта.

Бродяга в свою очередь рассказывал об Арене. Как сражался перед свободными, как живут обычные гладиаторы, не успевшие ещё прославиться и стать фаворитами публики. Когда речь зашла о Пустошах, Альмод помрачнел. Уже прилично охмелевший, он заговорил о каком-то Калайхаре:

— Чёрное это место. Орм сказал, дышит оно, будто живое.

Керс всё никак не мог смекнуть, о чём речь, но, кажется, Бродяга понял, что за Калайхар такой.

— Не знаю, живое оно или нет, — поёжился тот, — но у меня от него волосы дыбом на загривке поднялись, когда мы мимо проезжали. Может, и почудилось, но будто дымка над ним висела какая-то. Всё колыхалась и искрила. Жуть.

Так вот они о чём! Сиджилум… Да, стрёмное местечко! И дымка там точно была, своими глазами видел.

— Нет, не почудилось, — заверил Керс. — Вроде, такая невзрачная насыпь, метра два-три высотой, а как глянешь — леденеет всё внутри.

— Значит, Орм правду сказал, — задумчиво проговорил Альмод.

— Не знаю, может, этот твой шаман и прав, но и без его премудростей понятно, что лучше там не ошиваться, — Бродяга отломил кусок лепёшки и потянулся за мясом. — Я вообще думаю, это от скверны всё. Там же знаков понатыкано на каждом шагу.

— Скверну не видно, — возразил Керс, — а та хрень, что в воздухе была, явно не иллюзия. Глюки одинаковыми у всех не бывают, по поганкам знаю.

Вождь что-то собирался ещё добавить, но внутрь с весёлым хохотом забежали четыре обнажённые девушки и, щебеча что-то на своём, расселись за столом. Все как на подбор стройные, молоденькие, с упругими попками.

— Красавицы, да? — Альмод хитро подмигнул Керсу. — Мы много воинов потеряли, Серебряному Когтю свежая кровь не помешает.

Одна из девушек, торопливо пригубив из кружки, забралась к Керсу в ванну и устроилась напротив него.

— Ты тот танаиш, да?

— Не понимаю, о ком ты, — он пожал плечами. — Если ты о том, кто сегодня на уши поднял весь посёлок, так это не я.

— На уши? Нет, я об Алайндкхалле.

Керс устало потёр лицо:

— Не, тоже не я.

И почему ей это так важно? Поди разбери этих женщин, тем более свободных, пусть даже уруттанок.

Красотка разочарованно фыркнула и, сделав вид, что увлеклась беседой с подругой, вскоре вернулась к остальным за стол.

От горячей воды и выпивки мышцы расслабились, веки потяжелели, и Керс прикрыл глаза, наслаждаясь приятной сонливостью. Голоса и смех теперь доносились приглушённо, как будто издалека. Он представил Твин, какой её запомнил: хрупкой, по-мальчишески угловатой, с озорным блеском в глазах…

— А ты мне нравиться! — вдруг раздалось над ухом, и рядом плюхнулась черноволосая уруттанка.