Предыстория

А вообще обычный бретер. Оставалось пойти на опрос обо всех его друзьях, и тут была, пожалуй, уместна тактика лобового допроса. Он устал и, не подумав хорошенько, так и сделал, в чем тут же и разочаровался, а Паличка понял еще лучше, что следователь слаб перед его наглой уверенностью и не знает, что делать. Он забыл даже огорошить его после ряда сухих, притупляющих настороженность вопросов каким-либо ехидным ударом. Шляпа ты, шляпа.

А Рабе жалел, что не отложил допрос на завтра и вследствие этого ведет себя как начинающий, глупо и неуверенно. Нет! И он собрался, сосредоточив остаток сил для предстоящего допроса.

Лобовая атака продолжалась битый час, оба устали и вымотались до последней крайности, и Паличка никогда не был так близок к тому, чтобы начать дерзить и довести этого подлеца до нервного потрясения. На его счастье, Рабе первый прекратил эту глупую попытку добиться чего-либо безапелляционным тоном, часто повышавшимся почти до крика. Он, видно, сильно устал за день и делал ошибку за ошибкой, и это не могло прибавить у Палички уважения к нему. «Чего уж ты скачешь, как блоха, от одного метода к другому, — неуважительно подумал Паличка. — Видно, не такой уж ты умный, как казалось», — и он отпустил вожжи, которыми держал себя в напряжении.

— Извините, я погорячился. Я очень устал за этот день.

— Да-да, — ответил устало Паличка и подумал: «Как же вы, сукины коты, допрашиваете виновных, если меня, безвинного, держите целый день».

— Так вы говорите, что Вар до сих пор не держал оружия в руках.

— Нет, не держал, — почти машинально ответил Паличка.

— Та-ак, — оживился Рабе. — А откуда же взялась рапира, которую вы утром выдали за рапиру Вара, а он это подтвердил?

«Влип», — подумал Паличка и замолк.

— Ну, что же вы?

— Эта рапира была его. Откуда взялась, не знаю. Но он абсолютно никогда ею не пользовался.

— Бросьте дурить. С какой стати, скажем, я, не будучи химиком, стану, предположим, держать у себя в доме пробирки и реторты.

— Вспомнил! (Паличка лихорадочно искал ответ и наконец нашел.) Он говорил, что ему ее подарил товарищ-студент на именины, потому что у него ни денег, ни подарка не было. А он как человек глубоко штатский повесил ее на стену и не брал.

— С какой целью висела?

— Да я уж вам говорил, что не выкинул только оттого, что это подарок.

— Странный подарок. Фирма?

— Марциновича.

— Гм. А ведь она…

— Она совершенно одинакова по длине их гвардейскому образцу, Ваше сиятельство, иначе я бы никогда не позволил этой дуэли. Моя дуэль еще никогда не проходила нечестно, а ту рапиру, которую они приберегли для дуэли, я сломал, поднатужившись так же мало, как для того, скажем, чтобы сломать восковую свечу.

— Угу. Как попала, мы уже знаем. Кто этот, товарищ Вара?

— Некий Вольдемар… э-э… Брага… Бага… Бага, Бага, вот точно.

— Бага, — брови Рабе полезли вверх, — весьма интересно. Человек, арестованный вчера.

Паличке чуть не стало дурно от усталости и напряжения, но он превозмог себя и сказал равнодушно:

— Вар был мало с ним знаком, очевидно.

— Напротив, — охотно разъяснил Рабе, — мы знаем, что Вар был его единственным другом.

Паличка, видя, что Рабе воспрянул и готов допрашивать с новой силой, показал ему мысленно кукиш и проговорил тоже мысленно: «Хитер ты, однако, если мед, так ложкой».

Он снова насторожился и был готов к новым вопросам.

— Нам придется познакомиться с владельцем, — вежливо сказал Рабе, — это странное, во всяком случае, знакомство трех людей, из которых два арестованы. Нам придется задержать вас, молодой человек.

— Не имеете права, — вскинулся Паличка, — я человек честный и никогда ничего не затевал противозаконного.

— Сожалею, но-о-о…

— Я готов дать честное слово, что при первом требовании вернусь сюда на допрос.

— Хорошо, подумаем. А… вот скажите, каков ваш круг знакомств?

Паличка отвечал, Рабе слушал, делая вид, что все это только для проформы. Потом с Палички взяли слово, что он явится по первому требованию.

Паличка вышел, выбрался за ворота, и силы его оставили почти сразу. Только сейчас он почувствовал, как устал. Однако задор не пропал, и он, повернувшись к черной громаде, с наслаждением показал освещенному окну кукиш.

* * *

А в кабинете Рабе между тем сидел вышедший из соседней комнаты Хани Вербер и пенял ему за то, что отпустил Паличку.

— Послушайте, Вербер, — холодно ответил Рабе, — я бы, конечно, не сделал этого, если бы был уверен, что его слово равно, скажем, вашему или моему.

Вербер расхохотался.

— Да, да, — повторил Рабе, — они держат слово покрепче, чем мы, эти хамы.

— Ну что ж. На то мы и господа над ними, люди голубой крови, — развязно ответил Вербер. — А вот скажите, какой вы сделали вывод?