«О поле, зеленое поле, зачем покрыл тебя закат народа моего. Потоптана, потоптана рожь, кровью всходит посев, не отплачен, не отплачен позор восьми. Девятый, девятый. Человек, человек на распутье. Кровь и вороны. Беду сулит из чащи, беду, беду. Человек на распутье кричит: есть тут жив человек, есть ли? Огоньки в осоке, огоньки. Ночь болот. Девятый, гряди. У каждой двери чибис кричит: живы ли? О поле, зеленое поле».
Речитатив закончился так же внезапно, как и начался, и опять стало тихо.
Откуда-то появился и поплыл в воздухе светлой точкой огонек, но он тут же исчез, и сразу где-то невдалеке от Яна разлилось ровное сиянье.
На сене стало светлее, можно было различить собственную руку и даже белизну рядна. Яна мучил противный, самый обыкновенный страх, но уже рождалось в глубине души острое любопытство и интерес к происходящему. Он осторожно, стараясь не шуршать, отполз на пару шагов и чуть не вскрикнул, едва удержавшись от падения вниз, прямо к горящему свету. Крытый двор был забит сеном не весь, на том конце, где сидел Ян, была совершенно свободная часть сарая. Стог отгораживал этот большой и длинный прямоугольник от остального двора и делал происходящее совершенно невидимым со стороны корчмы.
В этом помещении с гладко выбитым земляным полом происходила странная церемония. Оно было тускло освещено двумя свечами, и у горшка с горящими углями сидело несколько фигур в белом с берестяными масками на лицах. Один из присутствующих, очень высокий и костлявый, воткнул в угли хворостину, по ней побежали тонкие язычки пламени, а на самом конце ее распустился алый и яркий цветок огня. Стало светлее, и теперь уже можно было рассмотреть всех присутствующих. Фигуры, их было 12, сидели кружком вокруг огня и производили какие-то странные телодвижения. Они были в белых штанах и рубахах, на правом плече у всех были заметны какие-то темные пятна, но что это, Ян мог различить только у одного, сидевшего в самом ярком потоке огня. На плече его виднелось изображение какого-то горбатого животного: не то вепря, не то зубра.
Оружия при них не было никакого, только давешний костлявый держал в руке что-то вроде грубо обструганной палки. Все, за исключением одного чернявого, имели длинные волосы, падавшие на плечи; челюсти и все, что не было скрыто под маской, выглядело мужественным и твердым, глаза блестели в прорезях бересты настороженно. Берестяные маски закрывали всю верхнюю часть лица и подбородок, оставляя свободными уши, щеки и часть скул. Грубо размалеванные красной, черной и желтой краской, эти маски были так страшны, так детски глупы и наивны, что Ян едва не расхохотался, но сдержался, представив себе, что за котлету он из себя будет представлять, и справедливо усомнившись в целесообразности такого рода изъявления собственных чувств. Люди между тем что-то делали, и Ян не сразу догадался, что это такое. Предварительно примерившись, они бросали через плечо длинные ножи, вынутые из рукава, и те втыкались в наклонную балку, подпиравшую стену сарая. Это делалось чертовски ловко, несмотря на трудность такой операции. После этого черный встал, обвел все ножи белой меловой чертой.
— Они — в одной черте, мы — в одной цели.
— Аминь, — подтвердило одиннадцать голосов.
Откуда-то из темной дыры вылез тринадцатый, у которого из-под маски выбивались темные пряди бороды.
— Ну, как там?
— Все спокойно, я оставил сторожить Старика и Длинноносого. Можно начинать! Что у нас на очереди сегодня?
— Дело Фогта и еще несколько других.
— Давно пора, — отозвался кто-то из угла нежным, почти девичьим голосом.