Преемники. От царей до президентов

Тезис небесспорный. Екатерина пришла к власти не без скандала, а потому ей действительно приходилось очень серьезно заниматься непривычными для той эпохи вопросами пиара, всячески укрепляя и поддерживая свой имидж. Здесь она значительно забежала вперед, оставив позади не только большинство людей своего времени, но и ряд последующих поколений политиков. То, что казалось многим современникам Екатерины, а затем историкам излишней саморекламой, сегодня представляется нормой политической жизни.

Сочетание самодержицы и публичного политика только на первый взгляд кажется странным. Стоит обратить внимание на то, что все пропагандистские акции Екатерины были рассчитаны не на внутреннего, а на внешнего потребителя. В России правили еще по старинке, а вот на Западе политика все больше становилась делом публичным. И Екатерина это почувствовала одной из первых. Активная переписка с крупнейшими европейскими авторитетами диктовалась в немалой степени именно этими соображениями. Выдержки и шутки из переписки Вольтера с Екатериной расходились по европейским дворам, цитировались на дипломатических раутах, в модных политических салонах. Оба корреспондента прекрасно понимали, что это не личная корреспонденция, а факт общественной жизни.

Екатерина действительно была неравнодушна к тому, что о ней думали люди, чьим мнением она дорожила.

В этом, однако, нет ничего дурного. Но, с другой стороны, есть немало примеров, когда Екатерина отказывалась от реализации как раз таких идей и проектов, которые, бесспорно, принесли бы ей одобрение просвещенных друзей и дополнительные "рекламные очки", но шли в противоречие с реалиями российской жизни. Императрица была достаточно рациональным человеком, чтобы к моде, славе и утопиям относиться трезво. Что никак не вписывается в пушкинский образ "Тартюфа в юбке".

К Екатерине (и то с очевидными оговорками) применима, если уж вспоминать театр, иная формула: много шума из ничего. Ряд екатерининских планов действительно громогласно обсуждался, но не все были реализованы. Долго дискутировалась идея похода на Константинополь, но авантюрный "греческий проект" так и остался лежать на полке. Или, вернее сказать, Россия реализовала лишь его преамбулу, наиболее рациональную часть: было уничтожено Крымское ханство, веками досаждавшее русским. Немало говорилось об интервенции русской армии в революционную Францию, но и этот замысел на деле приобрел совершенно иные очертания. Что же, может быть, Екатерина действительно не сделала многое из того, что вслух обсуждала, зато и избежала крупных ошибок.

Представив на рассмотрение комиссии для составления нового уложения свой проект — знаменитый "Наказ" (во многом списанный у французов), императрица одновременно предложила им, анализируя законопроект, внимательно посмотреть, "не жмет ли где башмак". Модель колодки французская, а носить-то русским. В этом и есть Екатерина с ее прагматизмом. Петр I заставлял своих подданных западные башмаки разнашивать, как бы ни было больно; Екатерина считала правильным башмаки подогнать по ноге. В этом мало рекламы, но много здравого смысла.

К опыту самолюбия, которого в нашем отечестве не занимать, императрица предлагала своим подданным присоединить опыт самокритики.

Первый серьезный опыт самокритики русские приобрели как раз в ходе работы над "Наказом". Это был своего рода проект-идеал, куда вошли почти все достижения современной тогда западной философии и правоведческой мысли, причем даже те из них, что еще не стали нормой и в самой Европе. Правда, в центре всего документа оставалась незыблемой мысль о том, что единственно приемлемой формой правления для России остается самодержавие, но его предлагалось облечь в самые цивилизованные, просвещенные и гуманные одежды.

"Наказ" являлся компиляцией, составленной из ряда западных источников. Прежде всего это книга Монтескье "Дух законов" и сочинение итальянского криминалиста Беккариа "О преступлениях и наказаниях". Из 655 статей "Наказа" 294, по подсчетам специалистов, заимствованы у Монтескье. Есть там цитаты и из французской "Энциклопедии", и из сочинений немецких публицистов того времени Бильфельда и Юсти.

Сама Екатерина на авторство, впрочем, и не претендовала. В одном из писем Фридриху II, говоря о "Наказе", она без стеснения замечает:

Я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья; в этом сочинении мне принадлежит лишь расположение материала да кое-где одна строчка, одно слово.

Откровенное признание в плагиате и в письме к Даламберу: