Преферанс на Москалевке

– А про трех жен, – Морской все же продолжил объясняться, – нелепо прозвучало, да? У меня действительно было три брака, но, разумеется, не одновременно. И все счастливые. В каждом было что-то особенное и каждый завершился по обоюдному согласию сторон, без каких-либо эксцессов. С Ларочкиной мамой нас объединяла (и объединяет по сей день) крепкая дружба, со второй женой связывали бытовые обстоятельства, с третьей была… были…

– Вы не обязаны рассказывать, – тихонько подсказала Галина.

– Ну, в общем, много чего было, – быстро выкрутился Морской. – Я это все к тому, что Лариса, не подумав, выставила меня эдаким Дон Жуаном, но все совсем не так. Всем мил не будешь, но мне бы очень не хотелось, чтобы именно у такого волшебного человека, как ты, сложилось обо мне превратное мнение…

Про упомянутых дочерью «многочисленных подруг» Морской решил не вспоминать.

* * *

Столько преступлений против совести, как сегодня, Света не совершила, пожалуй, за всю свою предыдущую жизнь.

Во-первых, она отвела Вовку в садик. И даже не стала всматриваться в лица тамошних сотрудниц, чтобы понять, доложили уже в детсад об аресте Коли или нет. Попросту понадеялась, что воспитательница и няня, узнав что-то эдакое про отца, никогда не станут демонстрировать свое возмущение при ребенке.

Во-вторых, взвалила на Валентину Семеновну множество хлопот: навести справки о том, что и как можно передать Коле, разобраться, в какой очереди нужно стоять и когда ее занимать, узнать, на чье имя и кто должен писать жалобы о несправедливости ареста, и самое сложное – позвонить Свете на работу. То есть это Валентина Семеновна, бодро утверждавшая, что с тюремной очередью уже сроднилась и легко там во всем разберется, считала самым пугающим заданием – позвонить.

Идти до аптеки, в вестибюле которой располагался ближайший таксофон общего пользования, было довольно далеко, но Колину маму смущало другое. Мастерица на все руки и большой знаток любых бытовых дел, она при этом загадочным образом умудрялась категорически не ладить с современной техникой. Даже машин побаивалась, не говоря уже о телефонах. Снимая трубку, она с отчаянным видом решительно принималась кричать в динамик: «Девушка! Девушка!» Потом вспоминала, что телефонисток уже десять лет как отменили, а номер нужно набирать самостоятельно и, достав блокнотик, испуганно переводила взгляд с записей на диск таксофона. Когда нужно было набрать первый символ номера (а номера, как известно, всегда начинаются с букв), она не замечала буквенного ряда во внутренней окружности циферблата и не понимала, почему, намереваясь набрать букву «А» нужно тянуть диск за отверстие с цифрой «1». Когда дело доходило до цифр, глаз Валентины Семеновны уже привыкал к окружности из букв и сознание ни за что не хотело, имея в виду цифру «4», ставить палец в отверстие над буквой «Г». А очередь у телефона – два-три человека там стояли неизменно – уже бурлила и давала советы, приводя бедную женщину в еще большее смятение. Такое происходило всякий раз, когда Валентина Семеновна была вынуждена кому-то звонить, поэтому в семье предпочитали не обременять ее этим занятием. Но сейчас выхода не было. Не могла же Света (якобы тяжело захворавшая и лежащая дома в постели) сама идти к таксофону, чтобы сообщить на работу, что больна.

Третьим преступлением, соответственно, было то, что Света не пошла на службу, а вместо этого отправилась в районную поликлинику, чтобы взять листок нетрудоспособности. Как член профсоюза она могла рассчитывать на полностью оплачиваемый больничный.

– Должны же взносы в профсоюз хоть в чем-то быть полезными! – успокаивала себя Света. Те, кто в профсоюз не вступал, имели право взять больничный только на неделю и то с существенной потерей в выплатах. Впрочем, советских людей, не состоявших в профсоюзе, Света в последнее время не встречала. А жаль! И в регистратуре, и в коридоре у кабинета доктора стояли огромные очереди. Людей наверняка было бы меньше, когда б шатание по поликлиникам обходилось им в копеечку.

«Наверное, лучше было бы вызвать врача на дом, – подумала Света, прикидывая, сколько времени потратит сейчас на все эти бюрократические проволочки. – Впрочем, нет! Дома ждать еще дольше. Да и температуру выше 39 градусов изобразить я никак не смогу. А вот пошмыгать носом и покашлять – это всегда пожалуйста!» Она незаметно достала из кармана завернутую в платок четвертушку лука и глубоко вдохнула. Во взрослом возрасте Света никогда всерьез не болела, потому, что именно будет смотреть и спрашивать участковая врач, не знала, но надеялась, что сумеет разжалобить доброго доктора слезящимися глазами и наигранным кашлем.