Прекрасное искупление

— Не всем мужчинам нравятся ласковые и преданные.

— Тебе нет? — сомневаясь, спросила я.

Он развлечено взглянул на меня.

— Мне кажется, мой тип — злющие девушки, которые эмоционально недоступны.

Я посмотрела на него:

— Я не та, кто влюблен в кого — то другого.

— Ты замужем за Бюро, Лиис. Все это знают.

— Точно то, что я и пыталась тебе сказать. Отношения — это пустая трата времени для таких людей, как мы.

— Ты считаешь, что быть в отношениях со мной — это трата времени?

— Я знаю это. Я даже не пришла бы второй. Я была бы третьей.

Он смущенно покачал головой.

— Третьей?

— После девушки, в которую ты влюблен.

Сначала, Томас, казался слишком оскорбленным, чтобы спорить, но потом он наклонился к моему уху.

— Порой, ты заставляешь меня жалеть, что я никогда не рассказывал тебе о Камиль.

— Ты и не говорил мне о ней, помнишь? Это была Вэл.

— Тебе надо забыть это.

Я коснулась груди.

— Я должна забыть это?

— Она — бывшая. Хватит вести себя как ребенок.

Я стиснула зубы, боясь того, что может выйти из моего рта дальше.

— Ты скучаешь по ней. Как я должна к этому относиться? У тебя до сих пор есть ее фотография в гостиной.

Лицо Томаса вытянулось.

— Лиис, мы не можем делать это сейчас?

— Не можем делать что? Ругаться из — за бывшей? Потому что настоящие парочки так бы не сделали.

Томас посмотрел вниз, смеясь один раз.

— Не могу поспорить с этим.

Мы ждали у ворот, пока не объявили о посадке бизнес — класса.

Томас нагрузился нашими ручными кладями и моей сумкой, отказываясь от моей помощи. Мы медленно пошли вперед по линии, слушая сигналы, каждый раз, как агент по билетам просматривал посадочный талон.

Как только мы прошли, Томас следовал за мной вниз по рукаву, а потом мы снова остановились рядом с дверью самолета.

Я заметила женщин, на этот раз бортпроводников, всматривающихся мимо меня на Томаса. Он казался неподозревающим.

Может он просто уже привык к этому. В офисе, это было легко притворяться, будто он не прекрасен, но в реальном мире, реакции других напоминали мне, что я чувствовала, когда впервые увидела его.

Мы устроились на наших местах, пристегиваясь. Наконец — то я почувствовала себя расслабленной, но Томас был раздражен.

Я положила мою руку на его.

— Прости.

— Это не из — за тебя, — сказал он.

Его слова жалили.

Хоть и непреднамеренно, они имели более глубокое значение. Это было из — за того, что ему придется увидеть, как девушка, которую он любил, согласится выйти замуж за другого. И он был прав. Девушка, которую он любил, была не такая, как я.

— Попытайся не думать о ней, — сказала я.

— Мы можем выйти перед тем, как это случиться. Немного подышать.

Он посмотрел на меня так, будто я знала лучше.

— Ты думаешь, я напряжен из — за предложения Трентона?

— Ну… — я начала, но не знала, как закончить.

— Ты должна знать, фотография ушла, — сказал он, как ни в чем не бывало.

— Фотография Камиль? Ушла куда?

— В коробку, полную воспоминаний, туда, где она должна находиться.

Я долго смотрела на него, в груди образовывалась боль.

— Ты счастлива? — спросил он.

— Я счастлива, — сказала я, наполовину испытывая стыд, наполовину сбитая с толку.

Сдерживание сейчас, сделало бы меня безвозмездно упрямой. Он убрал ее. Я не извинилась.

Я вытянулась и вплела мои пальцы в его, а он поднес мою руку ко рту. Он закрыл глаза, а потом поцеловал мою ладонь. Такой простой жест был очень интимным, как будто тянешь кого — то за одежду во время объятия или крошечное прикосновение на задней стороне шеи.

Когда он делал вещи, подобные этому, было легко забыть, что он когда — либо думал о ком — то еще.

После того, как все пассажиры заняли свои места, и бортпроводники проинформировали нас, как пережить возможную авиакатастрофу, самолет вырулил к концу взлетно — посадочной полосы, а потом рванул вперед. Скорость возрастала, и фюзеляж гремел, пока мы не взлетели в тихом гладком движении. Томас начал волноваться. Он обернулся, а потом толкнулся вперед.

— Что не так? — спросила я.

— Я не могу это сделать, — прошептал Томас.

Он осмотрел меня.

— Я не могу это сделать ему.

Я держала голос тихим.

— Ты ничего не делаешь ему. Ты — посланник.

Он посмотрел на вентилятор над его головой, вытянулся и поворачивал ручку, пока воздух не начал дуть на полную мощность в его лицо.

Он вернулся на свое место, выглядя несчастным.

— Томас, подумай об этом. Какой другой выбор у него есть?

Он прокашлялся, как делал всегда, когда был раздражен.

— Ты продолжаешь говорить, что я защищаю его, но если бы я не рассказал моему директору о Тревисе и Эбби, то ему не пришлось бы выбирать.

— Это правда. Тюрьма была бы его единственным вариантом.

Томас отвел взгляд от меня и смотрел в окно. Солнце, отраженное от моря облаков, заставляло его смотреть искоса.

Он закрыл шторку, и это заняло определенное время, чтобы приспособиться моим глазам.

— Это невозможно, — сказала я, — У нас есть работа и если в наших головах находится весь этот личный хлам, мы допустим ошибку, и операция выйдет из строя. Это задание включает твою семью. И мы здесь, вместе, с нашими…проблемами. Если мы не выясним способ, Томас, нам хана.

Бортпроводница наклонилась к нам.