— Иди, — сказала она, — твоя мама не покинет нас сегодня.
Проинструктировав обеих женщин, чтобы они непременно звонили, если что-то «изменится», Нина согласилась идти. Она поцеловала маму. Та улыбнулась, когда Нина сказала: «Маммала», и даже смогла ответить: «Учинка». Нину беспокоил мамин затуманенный взгляд, едва заметный сбой дыхания, который только она, Нина, ощущала. Она взяла маму за руку — как будто бы просто в знак привязанности, — а сама прощупала у нее пульс. Шестьдесят. Совсем неплохо.
— Учинка, — сказала Мира. — Учинка, тучинка.
«Тучинка» убедила Нину — наверное, она действительно может идти. Нина опять почувствовала жуткую нерешительность: а что если — несмотря на Басю, которая охраняет маму от смерти лучше всякого бульдога, — мама все-таки умрет или впадет в кому, пока Нина в гостях? Сможет ли она жить с такой болью?
Нина подержала маму за руку: рука была холодная, кожа тонкая… Мира никогда бы не оставила ее, Нину, если бы это
Нина поцеловала Миру в щеку. Даже если она, Нина, когда-нибудь родит ребенка, мама об этом так и не узнает. Вполне вероятно, что Нина останется бездетной, но мама не будет знать и об этом. Возможно, заботясь о маме, Нина ближе всего подошла к чувству материнства, которого ей пока не суждено было испытать… Так, может быть, ей все-таки остаться с мамой?
Что-то, но только не осознанное решение, вынудило Нину выйти из комнаты, из квартиры, из дома. Чем дальше она уходила от мамы, тем быстрее были ее шаги. «Просто будь там, когда я вернусь», — мысленно попросила она и нажала на кнопку лифта.
И вот Нина оказалась за пределами башен «Объединенного проекта», вокруг которых вился снег, словно стремившийся окутать дома огромным полотнищем развевающейся белой марли. Снег был подсвечен прекрасным лавандовым сиянием, и Нина испытала облегчение, когда шла, повеселевшая, в водонепроницаемых ботинках на меху, к автобусной остановке. Нине повезло: сквозь кружево падающего снега заблестело золото фар, и у остановки затормозил экспресс до Манхэттена. Крепко держа подарки и шоколадный торт-суфле, упакованный в коробку и водонепроницаемый полиэтиленовый пакет, Нина запрыгнула в автобус и помчалась на встречу с подругами.
Глава четвертая
РЕПРОДУКТИВНАЯ СПОСОБНОСТЬ: ЦЕНА ВОПРОСА
В северной части Манхэттена из окна своего пентхауса Марта могла разглядеть надвигающуюся бурю. На такой высоте буря казалась едва различимым черным комочком, приближавшимся с севера. Марта приметила этот ком, но ее гораздо больше увлекала панорама Нью-Йорка, раскинувшаяся внизу. Город-игрушка, детский конструктор со шпилями и искусственного вида зелеными квадратиками — садами на крышах. С этой высоты даже реки казались неподвижными — серебряными лентами, обвившимися вокруг острова Манхэттен.
Вид из окна радовал Марту, но она предпочитала любоваться им ночью, когда блеск огней облагораживал простиравшуюся на востоке Асторию,
[30]будившую в Марте неприятные воспоминания о начале жизненного пути. Марта любила смотреть на север и стремилась к нему всем сердцем, хотя освещение с северной стороны было намного холоднее, чем с южной, куда выходили окна просторной гостиной. Там, на севере, высились еще более величественные, еще более соблазнительные здания, чем то, где жила она. Не далее как сегодня утром Марта осуществила сделку по продаже триплекс-пентхауса — тридцать комнат, можете себе вообразить? Большинство людей даже не подозревают, какие миры возвышаются над улицами Нью-Йорка иК примеру, в восточной части Шестьдесят четвертой улицы живет дама, которая держит у себя в саду породистую лошадь. На Пятой авеню обитает один чертовски эксцентричный господин, в чьем особняке резвятся тринадцать чихуахуа. Марта пошла бы на убийство, чтобы только взять этот дом в оборот, но пока хозяин напрочь отказывается его продавать. А ведь сам он даже там не живет — только его собаки и приставленный к ним человек… Ну что ж, Марта продолжит окучивать этого чудака, маленького лысого мужчину, чем-то похожего на чихуахуа, заказывая для его любимцев первоклассные стейки из Небраски.
[31]Может быть, в один прекрасный день он…