Прелюдия 11

Капитан потерял дар речи. Слюна во рту стала горькой, он сплюнул. Вспомнил, что в лагере Фигерас неоднократно повторял, будто диверсионная группа, не опирающаяся на население, является группой бандитов или становится ею, как бы хорошо она ни была обучена. Только сближение с населением может в конечном итоге сохранить ее от уничтожения противником. Мак-Леш никогда с ним не спорил, не принимая подобные мысли всерьез, он считал, что при хорошей муштре и подготовке они помешать не могут; и вот теперь, на практике, дело поворачивается иначе. Как он мог предвидеть, что эти парни отправятся прямиком в первый же населенный пункт — в их положении, когда им нужно скрываться, затаиться! Ради какого-то политического принципа они готовы поставить на карту свои жизни — ну кто в состоянии понять такое?

— Будьте же благоразумны, — предупредил он. — В горах у нас хватит времени связаться с крестьянами.

— Такой случай больше не повторится, сэр.

Они смотрели на него молча, все были против него. Где-то в стороне вспорхнула в воздух птица, заквакали лягушки, в траве застрекотали кузнечики, воздух наполнился дрожащим, бесконечно повторяющимся звуком.

— Я обязан позаботиться о продовольствии, не то наша группа погибнет.

Мак-Леш глухо прокашлялся. Москиты впились ему в запястье между рукавом и часами. И, отдавая себе полный отчет в том, что это ему нисколько не поможет, он процедил сквозь зубы:

— У нас есть приказ, черт побери!

Фигерас сложил карту, сунул ее в сумку:

— С момента высадки вы, капитан, свое поручение выполнили, — сказал он.

Он поднял свой заплечный мешок, остальные тоже, став за ним, как они делали это в лагере Сан-Амбросио.

Мак-Леш физически ощутил волну неприязни, исходившую от них. Это выдохнется, говорил он себе, пусть их, ты еще возьмешь дело в свои руки. Они только что не на шутку испугались, сейчас нужно выпустить пар. Они как дети, уровень пара в них все время необходимо регулировать... Когда он взвалил на спину свой груз, Родригес тихо спросил его:

— Вам теперь все ясно? Здесь приказывает Серхио.

Глава 3

Что-то произошло, это Даниела поняла еще перед отъездом. Когда она чуть-чуть задержалась, Рамон сделал ей замечание, чего никогда прежде не бывало. Карлос с ними не едет, он полетел на вертолете. Причины Рамон не назвал, видимо, не имел права. Вообще она всегда ценила его сдержанность, нередко даже восхищалась его чувством долга, но на сей раз он, по ее мнению, преувеличивал. Что бы ни произошло, после вчерашнего вечера он мог бы ей сказать. Конечно, он был любезен, как обычно, угостил ее орешками, спросил, хочет ли она сесть за руль. Но от вчерашней доверительности, от готовности выполнить любое ее желание не осталось и следа, и его молчание обижало ее. После долгой паузы она сказала:

— Ты думаешь, я не понимаю, что у нас что-то произошло?

— Точно. Высадилось несколько «червяков»; Карлос бросился в погоню за ними.

Вот оно что. И все же не только в этом дело, этого мало, это не может объяснить перемены в его поведении. Ну, высадилась горстка контрреволюционеров, что из того? Через несколько часов, самое позднее — завтра их схватят, накроют бомбами или перестреляют. С тех пор как Карлос создал специальную команду, четвертый взвод, такие высадки неопасны.

— Ты знал уже... вчера вечером?..

— Да, конечно.

— И это не испортило тебе аппетита?

— Нет.

Хотя в голосе ее слышался упрек, Рамон смотрел на нее дружелюбно; он настолько хорошо воспитан, что не может быть невежливым, а его односложность — что-то новое и необъяснимое для нее. Даниела сняла солнечные очки, начала вертеть их в руке. Нет, выглядит он как обычно: воротник рубашки блестит после глажки, волосы тщательно расчесаны. И вообще она в последнее время не замечала в нем никаких перемен. В ее присутствии Рамон всегда оживлялся, он достал себе новую портупею, ходил в чистых брюках и вместо старой, застиранной, начал носить накрахмаленную рубашку светло-зеленого цвета. Он чем дальше, тем больше нравился ей, и она начала тоже обращать внимание на свою собственную униформу и застегивать ремень на одну дырочку потуже. Все стало почти как дома, где она прежде подолгу раздумывала, как одеться и причесаться.