Премьера

Степан, склонив голову к плечу, понюхал свой пиджак и удивленно согласился:

— А и верно ведь!

— Вот вы и покажите нам дежурного по станции.

И Степан показал. Да так, что у экзаменаторов от смеха даже слезы выступили.

Ему дали койку в общежитии, но спал он на ней редко, чаще просиживал ночь под дежурной лампочкой в коридоре, преодолевая незнакомую терминологию и мучительный голод. Почему-то ночью есть хотелось больше, чем днем, а денег до очередной стипендии никогда не хватало. Один раз мать прислала тридцатку, но он тут же отправил ее обратно, ибо знал, как трудно было матери скопить, оторвать от себя и еще четверых детишек, последние копейки.

Зато какой трепет он испытывал от приобщения к тайнам актерского мастерства, какое потрясение ощущал, следя с галерки за игрой знаменитых артистов, с какой гордостью впервые вошел в театр через служебный вход, когда ему доверили бессловесную роль в массовке!

Ветер времени вынес его на поверхность пролетарской культуры, и Степан самозабвенно отдался попутной волне, его сносили и бури и течения, но он упрямо барахтался в пене высокопарных словокипений, пока начал хоть что-нибудь понимать. Лишенный своей крестьянской оболочки, среди дистиллированных интеллигентов он оказался голым, как дождевой червь. Но, почувствовав, что ему холодно, он снова надел свой нагольный полушубок и полез на Олимп.

К тому времени он стал уже не просто грамотным «выходцем» из крестьян, а и признанным актером, ему давали и главные роли. Но высоты его уже не устраивали, он хотел только вершин. Эти вершины тогда по праву занимали Москвин и Качалов, Южин и Ленский. Достичь их — цель предерзкая. Но Степан ставил и ее, отчетливо сознавая и свою дерзость, но понимая также, что человек вырастает по мере того, как растут его цели. А высшей целью Степан уже тогда считал признание народа.

Однако пути к вершине ухабисты. Стоило только приблизиться к ней, как его спихивали оттуда чьи-нибудь самоуверенные ноги. На вершинах сидели ведь не одни Москвины и Качаловы, а и люди, которые преднамеренно создавали вокруг себя творческий вакуум, старались окружить себя бездарями не только в отдельном спектакле, а и во всей труппе. Это было нетрудно, потому что они всегда участвовали и в формировании труппы, и в подборе состава исполнителей в том или ином спектакле. И все это позволяло им легко убедить зрителя в неизмеримом собственном превосходстве, а иногда и утвердиться в самоуважении.

Сначала он думал, что такие нравы насаждаются только в театре. Но, оглядевшись вокруг попристальнее, обнаружил, что сей способ самоутверждения весьма распространен и в других сферах жизни.

Но не это остановило Степана. Он понял, что до сих пор им двигало лишь честолюбие, соблазн славы, а не служение, он не был человеком завышенной самооценки и понял, что до вершины Олимпа вряд ли дойдет, для этого надо иметь или огромный талант, или невероятно пробивные способности, которые при желании можно и приобрести, но не той ценой, которой они приобретались в то время. К тому же после болезни у него сел голос, а без голоса на сцене делать нечего.

И он решил попробовать себя в режиссуре.

В ту пору индустриализации, как грибы после дождя, росли города, а следовательно, и театры. Заворонскому поручили сформировать труппу в новом шахтерском городке. На это ушло почти полгода, потому что не хватало ни актеров, ни художников сцены, ни осветителей, ни бутафоров, пришлось их набирать со всех концов страны. Еще полгода ушло на то, чтобы как-то сколотить их в единый коллектив и начать первые репетиции. Но уже через три года театр прочно встал на ноги, о нем стали писать даже в центральных газетах и журналах, а Заворонского перекинули в совсем захиревший к тому времени областной театр.

Тут пришлось еще труднее. В труппе царила склочная атмосфера, процветало премьерство, один загулявший актер мог запросто сорвать спектакль, зрителям приходилось возвращать деньги, и финансовый план трещал по всем швам. За два года в театре сменилось четыре главных режиссера, троих из них выжили, и только один, не выдержав, ушел по собственному желанию. При первой же попытке навести хотя бы элементарный порядок Степан Александрович встретил яростное сопротивление премьеров, во все инстанции посыпались жалобы и анонимные письма, валом повалили комиссии, бесчисленные проверки окончательно парализовали разъединенный на группки коллектив.

Степан Александрович понимал, что чисто административными мерами порядка не наведешь, коллектив можно сколотить лишь на творческой основе, но прежде надо решительно избавиться от тех, кто этому мешает. Он уволил сразу трех ведущих актеров, за них вступились влиятельные меценаты, дело дошло до суда, и неизвестно, чем кончилось бы, если бы не вмешалось бюро обкома партии. Но даже при его поддержке потребовалось еще много месяцев, чтобы создать подлинно творческую атмосферу в театре.

С тех пор за Степаном Александровичем прочно утвердилась репутация решительного, волевого, даже несколько жесткого руководителя, и актеры с опаской шли в его труппу.