Премьера

«Небось и Владимирцев наслышан о моей «жесткости» и еще откажется, — подумал сейчас Степан Александрович. — Впрочем, еще неизвестно, возьму ли я его, я же видел его всего в одной роли».

Глава вторая

1

От Иркутска до Верхнеозерска надо было добираться пароходом, навигация только началась, и Степану Александровичу едва удалось достать билет. Каюта оказалась на нижней палубе, с одним иллюминатором, сквозь закопченное блюдце которого едва процеживался дневной свет. Заворонский тотчас отдраил его, но снаружи в каюту ворвались густой дым и запах отработанных газов. Видимо, каюта находилась как раз над выхлопными патрубками двигателей. Задраив иллюминатор, Степан Александрович, немного поплутав по коридорам нижней палубы, поднялся на верхнюю.

Пароход уже отчалил от пристани, среднего роста матрос в залосненном бушлате неторопливо укладывал вдоль борта, видимо для просушки, пеньковый швартов толщиной в руку, и Степан Александрович подумал, что ночью за этот швартов обязательно кто-нибудь запнется. В носу на кнехте сидел другой матрос и ел из алюминиевой миски кашу со шкварками. Однако всю ее не доел и остатки вытряхнул за борт.

Все это неприятно поразило Степана Александровича. Его театр давно шефствовал над Балтийским флотом, каждое лето выезжал группами на боевые корабли, и актеров всегда привлекала необыкновенная чистота их. Они знали уже, что нельзя сидеть на кнехтах, облокачиваться на леера, бросать за борт даже окурки — для этого существуют «обрезы» — распиленные пополам железные бочки, — ну а уж пищевые отходы тем более — для этого тоже существует специальный «рукав».

И Степан Александрович сейчас не удержался, чтобы не сделать матросу замечание:

— Зачем же вы так… неаккуратно? Ведь борт вон как испачкали.

— Грязь — не сало, пошоркал — и отстало, — отмахнулся матрос. — Вон за тем поворотом волна как раз в эту скулу бить зачнет, все смоет.

За изгибом реки и верно набежала волна, начала бить именно в этот борт, занося брызги на палубу. Но Степана Александровича это не очень утешило, он досадливо подумал: «Вон какую грязищу развели. Может, и в каютах тараканов расплодили». Ему не захотелось идти в каюту, он укрылся за теплым кожухом трубы и долго стоял там.

Мимо проносились берега: то крутые, скалистые, с редкими высокими соснами, державшимися непонятно за что; то пологие, с широкими плесами, за которыми синела густая зубчатая стена тайги. В распадках сверкали маленькие быстрые реки, родники. Невольно вспомнилась тихая, полусонная Ворона с нависшими над ней раскидистыми ивами, вербами, кустами краснотала…

В своей родной деревне он не был лет восемь, потому что никого из родственников там уже не осталось. Его иногда тянуло поглядеть на места своего детства, но едва подходило время отпуска, как у жены непременно обнаруживалась очередная болезнь и ее надо было везти на курорт, а то вдруг оказывались путевки в Дом творчества, неведомо откуда взявшиеся. Жена была горожанка, она панически боялась деревни и даже на дачу выезжала по крайней необходимости, чтобы собрать урожай вишни и яблок. Странно, у него на даче за плодовыми деревьями никто не ухаживал, а все вызревало лучше, чем у соседей, с ранней весны и до поздней осени копавшихся в саду, без конца подкармливающих и опрыскивающих деревья. Может, они просто перекармливали или переопрыскивали, а может, все зависело от земли.

— Вот у нас в деревне — чистый чернозем. Какая вкусная картошка там! Рассыпчатая, как крупчатка. Ты знаешь, что такое крупчатка? — однажды спросил он жену, перебиравшую картошку в пакете, купленную в магазине.

— Поезжай на рынок, вся Москва завалена именно тамбовской и рязанской картошкой.

— Нет, на рынке не то, — вздохнул он.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего, — уклонился он от прямого ответа, зная, что это может кончиться очередной истерикой.

А вот сейчас он твердо решил: «В этом году во что бы то ни стало поеду! Не захочет она — поеду один. Нет, возьму с собой Кольку».

Его внук так ни разу и не побывал на родине деда…

В Верхнеозерск они прибыли рано утром. С пристани, не давая им сойти, рвалась на палубу парохода большая толпа отъезжающих, из чего Степан Александрович заключил, что сейчас самое удобное время заполучить номер в местной гостинице, и поспешил от пристани вверх по скрипучей деревянной лестнице, надеясь попасть раньше других на автобус, о котором уже известили по трансляции. Возле стоянки автобуса оказалось и две машины такси, он поспешно плюхнулся в машину, стоявшую первой.

— Куда? — равнодушно спросил водитель, повернув рукоятку счетчика и даже не взглянув на пассажира.

— В гостиницу.

— В какую?

— Где есть места.

— Гостиниц у нас целых две, — сказал водитель, и в голосе его отчетливо проступила ирония. — И ни в одной свободных мест не предвидится.

— Но люди-то уезжают, — Степан Александрович кивком указал на рушившуюся вниз, к пристани, толпу.

— Дак тут и по неделе ждут.

А к автобусу уже рвались первые страждущие с распаренными от крутого подъема лицами. Если автобус опередит их, на место в гостинице и вовсе не придется рассчитывать.