Преодоление

Управляя машиной, Сохатый с нетерпением ждет нового свидания с солнцем. По его расчетам, самолет надо поднять выше еще примерно на тысячу метров, чтобы увидеть "восход"… Далекий горизонт уже искрится брызгами света. Еще несколько мгновений напряженного внимания, и скорость машины выталкивает из воспламенившегося неба звезду земной жизни. Солнце летит навстречу Сохатому нестерпимо ярким блеском, ударяет по глазам, принуждает его зажмуриться и пригнуться за козырек фонаря.

Победив слепоту, Иван заставляет себя поднять голову и, прищурившись, смотрит на хоровод красок в пламени света. От яркости небосклона глаза его застилаются горячей слезой, и ее капельки выкатываются на щеки, проникают под кислородную маску и соленоватой влагой смачивают губы.

Нетерпеливое ожидание сменяется у Сохатого чувством радости, переходящей в восторг, вырастающей в гордость за всех крылатых людей, потому что никому, кроме летчиков, жизнь не дала счастья видеть так широко матушку-Землю в ее разнообразии и неповторимом движении жизни.

"Здравствуй, ушедший день. Хоть не надолго, но мы догнали тебя. Я рад нашей встрече. Она доказательство того, что нам, летчикам, не случайно по-особому исчисляют трудовой стаж".

- Штурман! Что молчишь? Иль ты не видишь чуда? Мы же с тобой нормальные люди, а не дальтоники. Разве можно остаться равнодушным к такому великолепию!

- Командир, не много ли слов? - в голосе Лапшина дружеская теплота. Сами же требуете от экипажа лаконичности… Формулирую: еще раз убеждаюсь, что не напрасно живем и на небе расписываемся… Будем работать. Давайте разворот вправо.

- Кто вы, товарищ Лапшин: сухарь, логарифмическая линейка или человек?

- Уточняю, если линейка, то - навигационная. Оба смеются, довольные друг другом и чудесным подарком природы.

- Стрелок-радист Золочевский, как дела ваши?

- Связь, командир, установлена. В кабине и самочувствие - в норме. А небо - красивое.

Самолет идет на север. Под его левым крылом огромный, дрожащий в движении воздуха красный диск солнца. Вращение земли опять начинает "опускать" его в огненную пучину воздушного океана. На светлом экране заката четко прорисовываются молчаливо-бесстрастные черные силуэты горных вершин. Они как бы плывут в расплавленном металле. Их не волнует прощальная феерия света.

Под самолетом простиралось Приморье с его неповторимым изобилием ландшафтов, характерных каждый раз совершенно новыми перспективами. Низкое солнце в любом месте обязательно светит здесь через зубцы гор, которые рассекают его свет своими призмами, раскрашивая лучи во все цвета радуги, отчего небо ранним утром и поздним вечером становится особенно волнующим и притягивающим.

В эти минуты Иван словно прикасается к таинствам огромности, именуемой космосом. Наблюдая величие утреннего пробуждения солнца или его отход ко сну, он на какое-то время будто становится древним язычником, поклоняющимся богу Яриле, признающим безропотно всепобеждающую его силу и надеющимся на великую его милость.

Вдали за изломами хребтов все полыхает небесный пожар, а под самолетом местность уже потонула в остывающей серости воздуха. И Сохатый скорее чувствует, нежели видит висящую в небе линию, отделяющую холод ночной синевы от розоватой теплой дневной голубизны.

…Новый поворот. Курс навстречу ночи, бегущей по земле со сверхзвуковой скоростью. Она вырастает перед самолетом, как стремительно чернеющий тяжелый занавес. И прежде чем оказаться по другую его сторону, Ивану хочется досмотреть симфонию красок заходящего солнца, увидеть успокоение огненных страстей, уловить в них последний аккорд. Однако сделать это теперь не просто. В сгущающихся сумерках машина требует к себе все большего внимания, и он только короткими урывками может оглядываться назад. Пламень заката быстро скатывает там свое радужное покрывало с краев горизонта, а затем превращается в затухающий костер. Через некоторое время - это уже печальная, одинокая свеча, затем скромный спичечный огонек. Еще несколько секунд - и светлая искорка совсем гаснет.

Все! Теперь и для экипажа, находящегося высоко над землей, день унесся в прошлое. Самолет окружила ночь.

Набирая силу, темнота все больше раскрывала перед Сохатым глубину мерцающего звездами неба, позволяла все дальше видеть россыпи огней городов и поселков. И этот обозреваемый простор как бы расширял объем кабин самолета до огромных размеров, порождал ощущение непосредственной причастности к тому, что делается и выше и ниже машины.

Самолет торопливо отбрасывал назад пространства, оставляя за собой обжитые равнины, и внизу постепенно редели огненные гирлянды и скопления светящихся городов-туманностей. Их все решительнее прореживали черные пустоты невидимых из стратосферы лесов, вытесняли дикие горы, и наконец зрелищно живым осталось только небо.