Преодоление

– Обыкновенно. Сегодня срыв, завтра… А потом и…

– Владимир Александрович!

– Что Владимир Александрович? – сдерживая себя, зарокотал генерал. – Любить вашему донжуану никто не запрещает. Никто в его личную жизнь вмешиваться не намерен. Но если эта жизнь принципиально затрагивает интересы общества, тут уж извините. Она перестает быть личной. Биография летчика-космонавта СССР должна быть кристально чистой – не хуже меня знаешь. При отборе в отряд космонавтов оцениваются не только физические, профессиональные качества кандидата, но и нравственные. Или, может, вам нужно объяснять значение слов «честь», «совесть», «достоинство», «порядочность», «принципиальность»?.. Вдумайтесь в мои слова, Александр Андреевич. Мне очень нужно, чтобы вы все поняли, осознали. Вам, молодым, продолжать то, что начинали мы, ветераны, – генерал долгим, задумчивым взглядом посмотрел на портрет первого космонавта планеты. – Всмотритесь повнимательнее в его улыбку. Это не просто улыбка хорошего, доброго человека. Это улыбка бесконечно счастливого и честного человека. Его совесть чиста перед всем миром. Перед отцом. Перед мамой. Перед женой. Перед детьми… Знаете, Александр Андреевич, – глаза Железнова неожиданно повлажнели, но генерал не отвернулся, не постарался скрыть, подавить нахлынувшее волнение, – у меня недавно тут, в кабинете, раздался телефонный звонок. Говорил мужчина, голос незнакомый, фамилия тоже. Объяснил: много лет назад, когда был маленьким, женщина, взявшая его из детского дома и заменившая погибшую мать, написала письмо Гагарину, просила помочь. История простая. Ребятишки хвастались друг перед другом: «У меня папа – шофер», «У меня – инженер», «А мой папа – музыкант». Дошла очередь до этого паренька, Вовки. Папы у него нет, но ему очень хотелось, чтобы отец был, как у всех. Он возьми и выпали: «А у меня папа – космонавт! Он уже в космос летал!» Мальчонку подняли на смех. Он прибежал домой, плачет. Мать его кое-как успокоила, а потом написала Гагарину про свою беду. И знаешь, что Юра ответил? Наизусть помню: «Владимиру Котову от Юрия Гагарина, космонавта-один. Дорогой Вовка! Мне рассказали, какой ты славный парень и как «отважно водишь» к самым звездам космические корабли. Вот еще немного подрастешь – вместе полетим к Марсу на взаправдашнем звездолете. Не возражаешь? А тем, кто дразнит тебя, скажи, что я на них в страшной обиде. Если тебя еще кто-нибудь будет обижать или тебе придется в жизни очень туго – напиши мне. Всегда охотно приду на помощь. Считай меня своим верным другом, а если хочешь, то и своим отцом. Твой Юрий Гагарин». Так вот, мужчина, что звонил, и был тот самый Вовка, которому Юрий Алексеевич помог в трудную минуту жизни. Он уже закончил институт, работает, сына растит. Просил разрешения пройти с сыном Юркой на территорию городка, положить цветы к ногам Гагарина. Я в тот день как раз в Центр ехал, захватил их с собой, привез в Звездный, отошел в сторонку, смотрю. Стоят они перед памятником – один большой, широкоплечий, другой совсем крохотуля, – сняли шапки и ревут. Такое у меня в душе поднялось – не передать. Кое-как сдержался, спрашиваю: может, хотите городок посмотреть? «Нет, – отвечает мужчина, и мальчонка тоже головой качает. – Спасибо на добром слове. У нас отпуск закапчивается. А нужно еще много мест объехать, где есть памятники Юрию Алексеевичу. Поклониться надо светлой его памяти. Мы пойдем». Вот как, Александр Андреевич, неожиданно людские судьбы переплетаются, – закончил Железнов. – Для мальчонки этого, Юрки, Гагарин уже, по сути, дедушка. И вы для него через несколько лет дедушкой будете, ветераном. И что станет с нынешними мальчишками и девчонками, что они получат в наследство – зависит от нас с вами. Не имеем мы права ошибаться, Александр Андреевич. Не дано нам такого права – ни перед настоящим, ни перед будущим.

– Я понимаю, понимаю, Владимир Александрович, но, поверьте, Алексей… Он очень светлый, чистый человек. В том, что случилось, не только его вина. Да нет, какая же тут вина, если человек поверил, полюбил, если мечтал о настоящем? Не только его беда… ошибка…

– Беды пока особой нет, – мягко остановил Железнов, украдкой взглянув на часы. – Никто не сомневается, что Алексей – толковый, грамотный специалист и настоящий человек. Если бы это было иначе, мы бы не ломали копья. Но роман вашего друга отражается на судьбе всего экипажа. Что тут делать, как быть – не знаю. Нельзя ставить ультиматум: или – или. Нет. Это вопрос его совести, он должен во всем разобраться сам. Наша же с вами задача другая: установив скрытую причину его срыва, мы обязаны согласиться с доктором Робертом Ивановичем, что Алексей – потенциально здоров. А раз так – сомнения прочь… Михаил Иванович свяжет вас с одним из наших замечательных медиков. Я договорился – он обследует Алексея. Только, пожалуйста, – добавил с улыбкой, – выкладывайте старику все, как на исповеди. Какие особенности в поведении товарища заметили в пустыне? Как переносил жару? И прочее. Это нужно для дела. Вы меня поняли, Александр Андреевич? Для дела!