Преодоление

Бек, обнаружив пропажу узла, принялся звонить по очереди всем причастным к механизмам лицам: Кожанову, начальнику вышкарей Широкову, Искре-Дубняцкому, но ни один из них понятия не имел, куда запропастился тройник. Тогда Бек сел на трактор и отправился сам искать пропажу по буровым. След от листа-волокушки привел его прямехонько к ближайшим соседям, у которых вся площадка вокруг вышки была изборождена петлями и зигзагами, точно какой-то шальной делал на тракторе высший пилотаж.

Бек напустился на Середавина:

— Это как же понимать, Петр Матвеич? Раскурочили насос — и молчок!

— Какой еще насос? — буркнул досадливо Середавин.

— Нечего финтить. Пираты! Кто позволил вам снимать тройник?

— Какое ты имеешь полное право меня оскорблять? Ничего не знаю и знать не хочу ни про какие тройники!

— Вот как! А ну пойдем! Пойдем-пойдем! — тащил Бек Середавина к насосам, где сиял свежей краской привинченный узел. — Что это? Искусственный спутник?

Середавин развел сокрушенно руками:

— Впервые вижу…

— Кто же его вам подложил? Уж не сам ли я? — осведомился Бек с желчной ухмылкой.

— Не знаю, не знаю, я на буровой не ночую…

— Ну, вот что, хватит зубы заговаривать! Снимайте сейчас же по-хорошему, а нет — под суд упеку за уголовщину!

— У нас же инструмент в забое, Генрих Ваныч! — завопил Шалонов.

— Меня не касается. Будете знать впредь! Чувствую, твоя работка? Вот тебе и всыплют по затылку! — помахал Бек рыжим веснушчатым пальцем перед шалоновским носом.

— Правильно, так ему и надо. Лично я заниматься укрывательством не намерен, — категорично и сурово заявил Середавин.

Слыша такое, Шалонов усиленно заморгал.

— А кто велел снять и привезти? — воскликнул он, возмущенный напраслиной. — Вишь, стрелочника нашли!

— А на самом деле, кто велел? Я тебе велел? Где свидетели? — ощерился на него Середавин.

Бек зыркал то на помощника бурильщика, то на мастера.

Карцева покоробило. Посмотрел пристально на Середавина, сказал порывисто:

— Приказал я. У вас буровая не работает, а у меня — срыв графика.

— Ты?! Очень мило… Уж от тебя-то я не ожидал. Никак не ожидал.

— Нужда заставила, Генрих Иваныч. Завтра наш узел будет готов, и мы поставим ваш на место, как был.

Вахта окружила Бека, и шумные препирательства затянулись надолго. А Середавин тем часом исчез. Рабочие все-таки уговорили Бека не подымать тарарам — ведь и он небезгрешный, если на то пошло. На буровой положено оставлять сторожа, так почему его не было? За такое упущение тоже по головке не погладят.

Бек поломался еще, но когда вахта поклялась поставить ему с получки бутылку армянского, он махнул рукой и заявил, что считает инцидент исчерпанным.

Карцев, провожая Бека к трактору, фыркавшему неподалеку, чувствовал себя как оплеванный. Особенно досадовал на то, что конфликт случился с Беком, первым, кто приобщил его, Карцева, к новому ремеслу. Он — как первый учитель, научивший грамоте, как первый инструктор, сказавший волшебное слово «лети!».

«Эх, башка дубовая! Будешь знать теперь, что такое сосуществование по-середавински…» — выругал себя Карцев, хрустнув пальцами.

Бек понимал состояние Карцева и, прежде чем взобраться в кабину трактора, сказал:

— Что-то ты, Сергеич, совсем к нам дорогу забыл. Уж Варвара спрашивала. Не очень это любезно с твоей стороны. Ты давай без всяких-яких приходи в воскресенье обедать. Варвара Оттовна соорудит вергеле, а то мне известен холостяцкий рацион: от него кишка кишке дули тычет…

— Спасибо, Иваныч, только мне добираться до вас не совсем…

— Ничего-ничего, доберешься, как все. Ну, бывай! Шуруй пока. Да! Слушай, у тебя грехов много?

— ?!

— Я это к тому, чтоб не брал чужих на себя.

Трактор, лязгнув гусеницами, погрохотал в степь. У Карцева отлегло от сердца.

Сперва женись…

В воскресенье под утро прогремела гроза — в нынешнем году, вероятно, последняя. Скоро и лету конец. Уж побурели скошенные поля, по-осеннему отяжелели сады.

Саша вышла из дому, и ясный день захлестнул ее разливом солнечного света, блеском капель, запахом увядающих белотелых берез. Как ни мучают их ветры, смешанные с ядом газа и нефти, а они хоть бы что! Растут, кудрявятся!

Саша ступала осторожно по грязной, загулявшей от дождя земле. Ветер легким пушком забирался за воротник, щекотал шею. Синее небо… Синие лужи… В лужах солнце, осколками рассыпанное. И на душе у Саши солнечно. Вернулась домой, к знакомым людям, к привычному делу. Училась старательно, не отдыхая, а кажется, будто с курорта приехала. За полгода жизнь упрочилась, благосклонная судьба спокойно вела Сашу по своему невидимому пути. Только временами светлое течение дней затягивалось дымкой неудовлетворения — смутного и безотчетного по-прежнему рядом с другими лицами мелькало смуглое лицо Карцева и тревожил иногда сон, но пассивность Сашиной натуры была сама по себе надежной защитой от непонятного беспокойства. И все же оно исподволь накапливалось и довело Сашу до той точки, когда женщина начинает беспричинно напевать и улыбаться прохожим.