Читаем Преодоление игры полностью

Каждый город, как место земли, имеет свою ауру. В Киеве она была самой неблагоприятной, поэтому княжества Киевской Руси так враждовали, что в итоге она распалась, поэтому и Чернобыль случился. А вдобавок Киев прокляли за распад Союза, и вечное это многомиллионное проклятие еще долго будет лишать его согласия и благоденствия. Стоит ли удивляться, что тамошние ярмарки не приносили успеха, дохода и просто приятности? Одна только надежда бестолковая и оставалась, всякий раз зазывая сюда простаков, как леший зазывает на пустоши и болота. Этот раз не стал исключением. Фирм приехало много, людей — еще больше, зал был забит столиками с горами книг на них, а сделки никто не производил, договоры не заключали. Преодолевая жару закрытого помещения, люди зевали, но не покидали рабочих мест, опять же — надежда.

Недавно я обнаружила в себе испорченность зрения и начала для работы надевать очки. От непривычки к ним у меня иногда кружилась голова. А тут еще духота… Я сняла очки и покрутила в руках красивое изделие, от скуки протерла стекла, отложила — мне не читалось и вообще как–то ничего не хотелось.

Юра принес из буфета холодной минералки, кофе и бутербродов, присел рядом. Его большие синие глаза струились радостью и неопределенной улыбкой, видно, что ему было хорошо — вот счастье, и ничего больше не надо! Не страшно, что ярмарка оказалась абсолютно бесполезной, зато тут собрались все книжники бывшего Союза, столько знакомых лиц, сколько разговоров и воспоминаний! И Юре тут нравится, он отдыхает от своего института, где дела идут плохо и ему все труднее ходить туда на работу. За то, чтобы он на три дня позабыл свои неурядицы, я готова была заплатить и больше, чем стоила эта поездка. Я погладила его по руке.

— Завтра последний день, а у нас нет ни одного договора, — сказал Юра.

— Я знала, что так будет. Не думай об этом, — я обвела взглядом огромный зал. — С каждым разом все хуже и хуже… Скоро эти люди перестанут ездить на ярмарки, и, возможно, многих мы видим здесь в последний раз. Хиреет издательское дело.

— Но здесь так много хороших изданий! Только дорогие, конечно.

— Да, многие ударились в эксклюзив, издают малыми тиражами, почти коллекционными, или вообще выпускают номерные книги.

— Банкет сегодня или завтра? — спросил Юра.

— Сегодня, завтра же почти все уезжают. Да, — ностальгически сказала я, — были когда–то банкеты… Помнишь, «Белые ночи» в Ленинграде? — Юра кивнул. — А теперь это просто совместные обеды.

Действительно, на банкете не было ни музыки, ни танцев, ни сколько–нибудь интересного ведущего, задающего тон встрече. Обычно на настоящих банкетах говорили о новостях отрасли, о новых тенденциях, о перспективе, что–то обсуждали. А теперь просто пришли уставшие, разочарованные люди, встали группками за столики, крепко выпили и поели подобие шашлыков из отварного мяса, обработанного какой–то гадостью с запахом дыма. Одно успокаивало, что в гостинице не надо было думать об ужине.

Под утро мне приснился длинный и очень связный сон, словно это было кино, в котором я реально участвовала. Сначала я не придала ему значения, засуетилась со сборами, чтобы после работы схватить сумки и лететь на вокзал. После бодрого умывания мы поспешили на рабочие места. Идти было не близко, особенно если учесть, что приходилось туда–сюда носить ящики со своими образцами. Может с километр, может чуть дальше. Дорога пролегала по опушке какого–то леска с прекрасным свежим воздухом. Мы вышли пораньше, чтобы надышаться расцветшими акациями, в Киеве они особенно яростно пахли.

Зал оказался полупустой, многие столики были свободны — после банкета, переусердствовав с выпивкой, некоторые делегации или задерживались, или вообще решили прогулять последний день. Но мы мужественно заняли свое место и принялись скучать, так как развлекаться было нечем. Кто–то рискнул открыть больше окон, не боясь сквозняков, готовых вынести отсюда бумаги и протянуть насквозь наши хлипкие тела. За ними ворвалось что–то тревожащее, огромное и фантастическое. Гадать не приходилось, это было предчувствие дождя, с запахами озона и неуловимым дрожанием воздуха от дальних–дальних гроз. Постепенно зал все–таки заполнился участниками ярмарки, его пронизали живые импульсы, гул голосов — люди обсуждали банкет и его влияние на их утреннее здоровье. Тема самочувствия просто повисла в воздухе, и тут я ощутила боль под левой грудью и в левой руке повыше локтя, неизвестно откуда взявшуюся. Ощупывание лишь подтвердило, что там что–то саднит, и весьма ощутимо.

— Что случилось? — Юра заметил мои движения, забеспокоился.

— Что–то болит, вот здесь и здесь, — я показала, где именно возникли проблемы, и тут вспомнила о сне.

Во сне я была дома, в своей развороченной квартире, где будущая столовая сливалась с коридором, разделяясь лишь поставленными Юрой деревянными стойками для нового простенка. Посреди столовой находился журнальный стол с яствами, за ним должен был кто–то сидеть. Как раз мы там со свекровью обедали с шампанским перед нашим выездом в Киев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Когда былого мало

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное