Преследование праведного грешника

Хелен поцеловала его в лоб и, высвободив руку, прошла к холодильнику, откуда достала бутылочку минеральной воды «Эвиан». Прислонясь к краю стола, она стала пить воду, с любовью поглядывая на мужа.

– Выглядишь ужасно, – заметила она. – Ты хоть ел сегодня днем? Впрочем, можешь не отвечать. Наверное, это твой первый нормальный прием пищи после завтрака.

– Так мне отвечать или нет? – резонно спросил Линли.

– Необязательно. Я прочла ответ на твоем лице. И как это тебе удается забывать о еде на целых шестнадцать часов, милый, когда я даже на десять минут не могу выбросить еду из головы?

– Такова разница между чистыми и грязными помыслами.

– Какая интересная точка зрения на обжорство!

Линли рассмеялся. Он встал, подошел к Хелен и заключил ее в объятия. От нее веяло ароматом цитрусовых и безмятежностью, и, прижавшись к ней, он ощутил щекой ее мягкие, как шелк, волосы.

– Я рад, что разбудил тебя, – ласково пробормотал он, наслаждаясь ее близостью и находя в ней огромное утешение.

– Я не спала.

– Неужели?

– Правда. Я пыталась уснуть, но, к сожалению, не слишком преуспела.

– Это на тебя не похоже.

– Не похоже. Я знаю.

– Что же не дает тебе заснуть? – Слегка отстранившись, он посмотрел на нее, отводя упавшие на лицо волосы. Ее темные глаза смотрели на него, и он пытливо заглянул в них, стараясь угадать, о чем они говорят и что пытаются скрыть. – Расскажи мне.

Хелен нежно улыбнулась и коснулась его губ кончиками пальцев.

– Как же я люблю тебя, – сказала она. – Гораздо сильнее, чем в день нашей свадьбы. И даже сильнее, чем в тот день, когда ты впервые затащил меня в постель.

– Рад слышать это. Однако что-то подсказывает мне, что твоя озабоченность связана с чем-то другим.

– Да. Меня волновало совсем иное. Но уже поздно, Томми. И ты слишком устал для разговора. Пойдем лучше спать.

Ему так и хотелось сделать. Приятнее всего было бы сейчас утонуть головой в мягкой подушке и найти успокоительное забвение во сне, лежа рядом с теплой и уютной женой. Но какой-то оттенок в голосе Хелен намекнул ему, что он поступил бы не слишком мудро, потворствуя своим желаниям. Ведь порой женщины говорят одно, а подразумевают совсем другое, и сейчас, казалось, был тот самый момент. Линли сказал, лишь слегка покривив душой:

– Конечно, я притомился. Но сегодня утром нам не удалось толком поговорить, и я просто не смогу заснуть, пока мы все не обсудим.

– Правда?

– Ты же знаешь меня.

Хелен внимательно посмотрела на него, и, видимо, ее успокоило то, что она увидела.

– На самом деле обсуждать-то особенно нечего. Всего лишь умственная гимнастика. Я целый день размышляла о том, на что готовы пойти люди, лишь бы не видеть чего-то, что должны видеть.

Линли слегка вздрогнул.

– Что с тобой? – спросила Хелен.

– Да просто дрожь пробирает. И что же сподвигло тебя на такие мысли?

– Обои.

– Обои?

– Да, для наших гостевых комнат. Ты ведь помнишь. Я сузила выбор до шести образцов – великолепное достижение, учитывая, в какой растерянности я пребывала в начале этого процесса, – и промучилась весь остаток дня, пытаясь выбрать один из них. Прикалывала их к стенам. Оценивала в сочетании с мебелью. Развешивала вокруг них картины. И в результате так ничегошеньки и не решила.

– Потому что думала о чем-то другом? – спросил Линли. – О людях, не желающих видеть то, что им нужно увидеть?

– Нет. В том-то и дело. Я была полностью поглощена обоями. И принятие решения насчет них, а вернее, моя неспособность к принятию решения стала своеобразной метафорой для характеристики моего образа жизни. Ты понимаешь?

Линли не понял. Он был слишком измотан, чтобы вообще понимать хоть что-то. Но он кивнул с задумчивым видом, надеясь, что в ходе ее пояснений сможет понять.

– Вот ты смог бы выбрать и выбрал бы. А я не сумела сделать это, при всем старании. «Почему?» – спросила я себя наконец. И ответ оказался очень простым: потому что я такая, какая есть. Потому что я стала той, кого из меня лепили. С самого рождения и до утра моей свадьбы.

Линли прищурился.

– И кого же из тебя лепили?

– Твою жену, – сказала она. – То есть жену человека, подобного тебе. Жили-были пять сестер, и каждой из нас – каждой в отдельности, Томми, – судьба предназначила особую роль. Сначала нас надежно оберегало материнское чрево, а потом мы все оказались на отцовских руках, и он, поглядывая на нас, говорил: «Хм. Вот эта, полагаю, годится в жены графа», или: «Смею сказать, она станет следующей принцессой Уэльской». И в какой-то момент, осознав, какие роли он предназначил нам, мы стали играть их. О, нас никто не вынуждал, разумеется. И Богу известно, что ни Пенелопа, ни Айрис не танцевали под ту музыку, что отец написал для них. Но остальные трое – Кибела, Дафна и я, – да, вся наша троица стала всего лишь мягкой глиной в его руках. И когда я поняла это, Томми, мне пришлось сделать следующий шаг. Я спросила себя: почему?

– Почему вы предпочли быть мягкой глиной?

– Да. Почему? И когда я упорно искала ответ на этот вопрос, то к какому выводу я пришла, как ты думаешь?