Преступление доктора Паровозова

Костюм на нем сегодня был особенно впечатляющим. Темно-серый, в мелкую полоску. А сам он улыбался и пах «Фаренгейтом».

— Понял, Паш. Полминуты!

И быстро нацарапал последние строчки: «Заключение: цистоскопическая картина геморрагического цистита».

— Пошли! — Я поднялся с места и тут заметил в руках у Паши странный чемоданчик, на котором сверху была прикреплена телефонная трубка с витым шнуром. — Ого, правительственная связь?

Паша улыбнулся:

— Да нет, не правительственная. Сотовая!

— Сотовая? — удивился я. — Это что еще такое?

— Честно говоря, сам не знаю, — признался он, — но могу теперь откуда хочешь позвонить, с дачи, из машины. В любое место. Хоть в Америку! Правда, не всегда хорошо слышно.

— Дорогая небось? — Я с уважением рассматривал чемоданчик. — Сколько за такую штуку?

— Да так, — пожал плечами Паша, — вроде тысяч пять. Зеленых.

Для Паши пять тысяч зеленых было «да так». А домик в Ялте, судя по газетам, стоил не больше тысячи. Я закинул историю болезни на пост и завернул к цистоскопической. У лестницы над чем-то своим ржали омоновцы. Заметили Пашу, сразу напряглись, ржать перестали.

Паша недобро улыбнулся, прошел мимо них и потом спросил:

— Кого эти мусора пасут?

Хотел было пошутить и сказать «тебя», но вовремя осекся.

— Преступника стерегут одного, государственного.

Он понимающе кивнул.

У Паши было три типа состояния. Я уже научился их распознавать. Когда его бригада начинала войну с себе подобными, он всюду, даже в больнице, ходил в сопровождении нескольких бойцов. Когда бои затихали, он приходил один, но всегда в бронежилете. А когда все враги были повержены, то и бронежилет оставался дома. Сегодня он в бронежилете. Правда, в каком-то необычном, в прошлый раз был другой, более основательный.

— Американский! Такой фэбээровцы носят! — охотно пояснил Паша. — В три раза легче нашего, а хрен прострелишь, даже из тэтэшника!

Он начал надевать брюки, как вдруг его чемоданчик ожил и стал звонить на все лады.

— Что значит, не хотят? — схватив трубку, спросил у невидимого собеседника Паша. — Первый раз, что ли? Ну так посылай молодых, пусть по адресам поедут. Да, все по той же программе. Не понимают, когда с ними по-человечески, значит, будет по-плохому. Ну, давай. Вечером сбор.

Он стоял в носках на полу, с кобурой под мышкой, со спущенными штанами, и разговаривал по своей сотовой связи, но смешно почему-то не было. Не хотел бы я оказаться на месте тех, к кому сейчас ехали эти молодые.

Из корпуса мы вышли вместе, нужно было отнести стекла с мазками в лабораторию. У крыльца стоял большой черный «мерседес». Ага, вот он какой, знаменитый «шестисотый». Рядом припарковался темно-зеленый джип «гранд чероки». Не успели мы показаться на крыльце, как из «мерседеса» выскочили водитель с охранником, а из джипа четверо бойцов. Они были все под стать Паше, поджарые, резкие, совсем не похожие на карикатурных качков. Волчья стая.

— Ладно, Паш, все как обычно! — Я протянул ему руку, переложив в карман стекла. — Результат уже вечером будет, так что звони, приезжай!

— Давай, брат! — Он попрощался, хлопнул по плечу. — Спасибо!

И тут из-за угла показался бодро шагающий Макс Грищенко. Специалист по бесконтактному извлечению камней. Он заинтересованно посмотрел на впечатляющие транспортные средства, потом разглядел меня в такой славной компании, пожимающего руку Паше, и замедлился.

А может, провести воспитательный процесс? А то он теперь как встречает меня, так рожу кривит.

Я показал пальцем в его сторону и сообщил Паше:

— Между прочим, если вот так пройти через Нескучный сад, то прямо через реку на Фрунзенской набережной будет стоять дом, в котором я провел детство.

Грищенко никак не мог слышать моих слов, зато он прекрасно видел: я показываю на него бандитам и что-то им говорю. Он встал как вкопанный.

— А, знаю! Фрунзенская — это где Гарика на стрелке с чеченами мочканули! — сказал Паша, нахмурился и тоже посмотрел в направлении моего пальца. То есть на Грищенко, у которого явно подогнулись ноги.

Паша оглянулся на свою свиту. При упоминании Гарика, которого мочканули чечены, лица его коллег посуровели и теперь казались выточенными из камня. Они все тоже начали смотреть туда, где трясся в ознобе Грищенко, и по очереди сдержанно кивать. Макс стал зеленого цвета, ну просто не человек, а болгарский огурец. Я ему ободряюще подмигнул, еще разок пожал Паше руку и отправился в лабораторию. За моей спиной взревели мощные моторы, машины проехали мимо теряющего сознание Грищенко и свернули за угол.

* * *

— Первый раз я еще по малолетке залетел. Мы тогда осенью из детдома свинтили, вчетвером. Решили к морю пробираться, на рыбацкий корабль устроиться, типа юнгами. Мозгов-то совсем не было. Где-то червонец раздобыли и двинули. Бегаем на бану, как лохи, все ищем, какой поезд до моря идет. На какой ни сунемся, все не в масть, везде проводники гоняют, билет требуют. А мы несколько часов там тремся, чувствуем, менты скоро повяжут, наверняка в детдоме шухер уже поднялся. Нам ведь каждый обед-завтрак-ужин проверку устраивают.