Селдом явно почувствовал облегчение. Кристин поступила хитро: выложила почти всю правду, но так бурно, с такими подробностями, что в какой-то момент Питерсен попросту потерял терпение. И, прежде чем речь зашла о той записи, инспектор уже все упростил до конкретного вопроса: стоˆят ли документы Кэрролла каких-то денег. Я вспомнил, как Селдом когда-то мне говорил: полицейская логика основывается на алчности и ревности, двух базовых формах обладания. Селдом покачал головой и тоже по-своему сказал правду:
– Нет, бумаги, найденные Кристин, сами по себе не имеют никакой материальной ценности. Самое страшное, что может произойти, это то, что придется скорректировать абзацы в биографиях Кэрролла, иначе они утратят смысл. Слегка пострадают репутации. Но деньги здесь замешаны, и немалые, хотя и по иной причине.
И он повторил то, что уже рассказывал мне о подспудной тяжбе внутри Братства относительно публикации дневников. Питерсен кивал, будто наконец уловил в этом деле нечто, что пришлось ему по вкусу.
– Это все субъективно, – произнес Селдом, как бы оправдываясь, – однако во время того заседания у меня сложилось впечатление, что я не до конца знаю людей, с кем столько лет общался.
– Но эти бумаги, которые собиралась показать Кристин… Каким образом они могли помешать осуществлению проекта или вовсе разрушить его?
– Они могли бы… его замедлить. Если бумаги, как мы думаем, открывают какую-то грань, не сочетающуюся с тем, что мы знаем о Кэрролле, это заставит нас пересмотреть все, что было о нем написано, многие утверждения и предположения. А кто-то срочно нуждается в деньгах.
Питерсен задумался.
– Даже если так, зачем нападать на девушку? Это все равно что нападать на посланца. Думаю, она сделала копию с этих бумаг. Даже не держала их при себе, насколько мне известно.
Я задался вопросом, как Селдому удастся пройти по льду, который становился все тоньше.
– Сам не знаю, зачем, – заявил он, выбираясь на более твердую почву, – я тоже не вижу в этом ни малейшего смысла. Вероятно, на меня слишком сильное впечатление произвело то, что было простым совпадением. Мы все собрались, ждали Кристин, и вдруг узнаем, что ее сбила машина. Да, разумеется, это случайный наезд и, конечно, совпадение. И все-таки остается невыясненным вопрос с фотографией.
Питерсен вздохнул, будто нехотя признавая обоснованность подозрений Селдома.
– Наверное, кто-то видел человека, который положил конверт, – произнес он. – Я пошлю своих людей в институт.
– Не исключено, – усмехнулся Селдом, – но вряд ли кто-то обратил внимание. Почтовые ящики расположены совсем рядом с входной дверью. Во время последних преобразований решили поместить их туда, чтобы облегчить жизнь почтальону. Канцелярия находится чуть дальше, в холле. Любой может зайти с улицы и оставить письмо, никто это не фиксирует. Разве что секретарша вышла в нужный момент, или какой-нибудь преподаватель проверял свой ящик… Но порасспрашивать нужно.
– У вас есть какие-то соображения относительно фотографии?
– Не знаю, что и думать, – признался Селдом, – разве что кто-то хочет нам напомнить об этой темной стороне в жизни Кэрролла.
– Кто-то объявил крестовый поход против педофилов и любой ценой пытается не допустить, чтобы его дневники попали в библиотеки?
– Может быть, – согласился Селдом, – но, если судить по той буре, которая разразилась на заседании, когда была озвучена цифра нашего гонорара, ему придется поубивать нас всех, чтобы помешать публикации.
Глава 11
Мы с Селдомом спустились на лифте, не проронив ни слова. Я заговорил с ним, когда мы достигли первого этажа, как будто инспектор мог услышать нас даже на расстоянии.
– Он подобрался очень близко, – сказал я. – Что бы вы ответили, если бы он стал подробнее расспрашивать о бумаге?
– Скорее всего правду: к несчастью, это первое, что всегда мне приходит на ум. Но он все-таки не спросил. Хотя это не значит, что не спросит в следующий раз. Разве неудивительно, что и в обыденной жизни истина находится от тебя в двух шагах, но ты их так и не совершаешь? Про нас, математиков, говорят, будто мы одержимые, но размышляли ли вы когда-нибудь о том, сколько теорем остались недоказанными из-за того, что не был сделан еще один шаг, наугад, в потемках; что силы не были исчерпаны до конца? Сколько из того, что мы задумываем, прикидываем так и сяк, а потом бросаем, могло бы быть доведено до конца благодаря лишь счастливой догадке, еще одному повороту мысли или остроумному расчету? Вот что меня приводило в отчаяние, когда я тщился доказать свои первые выкладки: мои рассуждения были верны, но мне не удавалось на разветвленном логическом древе, в лабиринте возможностей, найти нужную ветку, магистральный путь, открыть правильную дверцу или убедиться, по крайней мере, что опробовал все замки. Ну да ладно, Питерсен хотя бы не отозвал полицейский пост.
По наружной лестнице мы спустились на улицу. Там нам снова явилась жизнь: деревья, автомобили, звуки, цвета. Селдом все никак не решался проститься.