Преступления и призраки (сборник)

Сжимая в руках перьевую метелку для пыли столь же решительно, как стрелк'и из Королевского корпуса, должно быть, держат в руках боевое оружие, Роза обошла брата и направилась вверх по мраморным ступеням лестницы. Глаза ее горели, щеки пылали, грудь вздымалась от негодования. Мать поспешила за ней следом, что-то успокаивающе воркуя и время от времени оглядываясь, чтобы через плечо бросить на сына сердитый взгляд.

Руперт Эсдайл остался на месте, засунув руки еще глубже в карманы и нахохлившись. Он чувствовал себя виноватым – но никак не мог определиться, в чем именно. В том, что сказал сразу слишком много и слишком резко? Или, наоборот, в том, что он не успел сказать всего?

Какое-то время юноша стоял, уставившись в пустоту. Строго говоря, дом сейчас был так переполнен, что «в пустоту» не получилось – взгляд его упирался в стол, на котором был установлен фонограф вместе со всеми полагающимися аксессуарами: электрической батареей, набором валиков, проводов и прочего. В конце концов Руперт вынул руки из карманов и нехотя сосредоточил на аппарате уже более-менее осознанное внимание. Подсоединил клеммы, нажал клавишу пуска – и без всякого интереса прислушался к звукам, доносящимся из жестяного раструба.

Сначала кто-то громко откашлялся. Потом зазвучала человеческая речь. Голос был странно тонок и высок, словно доносился из неведомой дали; но если по тональности звукозапись и отличалась от подлинной речи, то смысл слов оставался совершенно понятен. Это действительно была лекция знаменитого ученого.

– Среди всех загадок, которые встают перед исследователем, изучающим жизнь обитателей придонных слоев моря, – вещал профессор Стэндертон (точнее, укрытый в коробке механизм, воспроизводящий его голос), – мало найдется столь интригующих, как проблемы размножения сидячих полипов, ведущих колониальный образ жизни. Этот ярчайший образец ретроградного метаморфоза, бесспорно доказывающий происхождение прикрепленных колониальных организмов от предковой медузоидной формы…

Молодой человек с застывшей, отсутствующей улыбкой прослушал первые фразы лекции. Внезапно глаза его вспыхнули. Руперт прервал воспроизведение записи, на секунду замер перед аппаратом – и вдруг заплясал вокруг него в приступе поистине щенячьего восторга. Домашние знали, что такой экстаз обуревает юношу лишь в тех случаях, когда он задумал совершенно исключительную по своей виртуозности проказу – или же когда его осенила поистине грандиозная идея. Впрочем, иногда первое не противоречило второму.

Осторожно, но с большой поспешностью Руперт вынул из фонографа обтянутый тончайшей фольгой восковой валик, на котором была записана лекция достопочтенного профессора, и отложил его в сторону. Вместо него он вставил один из запасных, еще не бывших в употреблении валиков. Потом юный мистер Эсдайл взял фонограф под мышку и поспешил в свои скромные апартаменты, одновременно служившие ему мастерской и лабораторией.

Что он там делал – неизвестно. Так или иначе, за пять минут до начала приема фонограф покоился на своем прежнем месте, в полной исправности и совершенно готовый к употреблению.

…Не было сомнений: научный салон миссис Эсдайл превзошел сам себя. Успех сегодняшнего заседания был предрешен с первых же минут: гости с величайшим любопытством смотрели в микроскопы, со сладким ужасом прикасались к специально оборудованной для этого электробатарее, чтобы ощутить легкое покалывание тока, с изумлением обозревали галапагосский панцирь и os frontis Bos montis– а также другие чудеса природы, которые хозяйка салона озаботилась собрать под своим кровом. Вскоре посетители разбились на несколько групп, каждая из которых обсуждала что-то свое. Декан [54]

Берчспула, сурово поджав губы, слушал разглагольствования профессора Трепли, который весьма язвительно нападал на догмат о шести днях творения, используя в качестве оружия (к счастью, лишь в фигуральном смысле) обломок горной породы триасового периода; в другом углу когорта завзятых спорщиков сгрудилась вокруг чучела Ornithorhynchus anatipus(животного, в просторечии вульгарно именуемого «утконосом») и уже начала обмениваться колкими, переходящими на личности замечаниями по поводу его происхождения и образа жизни. Миссис Эсдайл как истинная хозяйка этого пиршества духа невесомо порхала между группами, примиряя, знакомя, разъединяя, поздравляя с успехом, обращая ссору в шутку – и, что немаловажно, проделывая все это с тем высочайшим мастерством и деликатностью, которые мужи науки способны воспринять только из женских уст.

Тем временем капитан Бесли, во всей полноте своего пышноусого вооружения, расположился в кресле у окна, напротив него сидела дочь хозяйки – и обсуждали они то, что волнует все живые существа как минимум с того же триасового периода, но за все миновавшие миллионолетия тайна этих чувств не стала ближе к разгадке.