Преступления любви, или Безумства страстей

Дорси, едва оправившись от слабости, сделал все возможное, действуя сам и через своих друзей, чтобы спасти своего несчастного брата. Ему сочувствовали, но не более того. Ему даже отказали в свидании со злополучным братом. В состоянии, не поддающемся описанию, граф покинул Руан в тот самый день, когда приговор, вынесенный тому единственному смертному, чья жизнь была для него бесценна и священна, был приведен в исполнение. Графу казалось, что это его самого ведут на эшафот. Он вернулся в свои владения, но ненадолго; он возымел намерение покинуть их навсегда.

Аннета давно знала, какая жертва была принесена, дабы спасти того, за кого она просила. Вместе с отцом она осмелилась появиться в замке Дорси. Оба бросились к ногам своего благодетеля, бились головами о пол и умоляли графа немедля пролить их кровь, дабы возместить ту, что была пролита ради их спасения. Если же он не желает таким образом осуществить возмездие, то они заклинают его по крайней мере разрешить им провести остаток дней своих в бескорыстном служении ему.

Граф, столь же осмотрительный в своем несчастье, сколь благодетельный в своем процветании, с сердцем, окаменевшим от горя, уже не мог, как прежде, безоглядно отдаваться чувству, стоившему ему столь дорого. Он приказал дровосеку и его дочери убираться, пожелав им обоим по возможности вкушать плоды благодеяния, из-за которого он навсегда утратил честь и покой. Несчастные не осмелились возражать и исчезли.

Еще при жизни граф завещал все свое достояние своим самым близким наследникам, с единственным условием выплачивать ему пенсион в тысячу экю, которые он тратил, находясь в полнейшем уединении, скрытом от людских глаз, где он и умер через пятнадцать лет в тоске и печали. Каждая минута жизни его была пронизана отчаянием и мизантропией.

Жена кастеляна де Лонжевиль, или Женская месть

В давние времена, когда сеньоры безраздельно властвовали в своих землях, в те славные времена, когда во Франции вместо тридцати тысяч холопов, пресмыкающихся перед своим единственным сувереном, хозяйничали бесчисленные суверенные властители, в Шампани, а именно неподалеку от Фима, в обширном поместье проживал сеньор де Лонжевиль. Он был женат на маленькой, шаловливой брюнетке, не слишком красивой, но кокетливой, страстной любительнице всяческих развлечений. Кастеляну было тридцать или более лет, жене его — двадцать пять или двадцать шесть. Они были женаты десять лет и достигли такого возраста, когда супружеские объятия уже приелись и каждый старался найти себе подобающее лекарство от любовной скуки. Селение Лонжевиль предоставляло тому мало удобных случаев; тем не менее хорошенькая крестьяночка восемнадцати лет, весьма аппетитная и со свежим личиком, нашла секрет, как понравиться сеньору, и вот уже два года они устраивались как нельзя лучше. Милая простушка по имени Луизон каждый вечер приходила в спальню к своему господину по потайной лестнице, устроенной в одной из башен, соседствовавшей с комнатами хозяина замка, а утром заблаговременно уходила, ибо госпожа имела обыкновение являться к завтраку в комнату супруга.

Госпожа де Лонжевиль была прекрасно осведомлена о грешках своего мужа, но, будучи столь же склонной к развлечениям на стороне, она делала вид, что ничего не замечает. Никто не бывает столь снисходителен, как неверные жены: чрезвычайно заинтересованные в том, чтобы скрыть свои делишки, они, в отличие от придирчивых недотрог, сквозь пальцы смотрят на проступки других. Сельский мельник по имени Кола, парень лет восемнадцати-двадцати, белолицый, словно его мука, выносливый, словно его мул, и красивый, словно роза, цветущая в его крошечном садике, как и Луизон, каждый вечер проникал в замок, затем в кабинет рядом с комнатами хозяйки и, удостоверившись, что все спокойно, быстро шмыгал в кровать госпожи. Никогда еще супружеские поля не возделывались и не засевались в таком мире и согласии отнюдь не собственными их владельцами. И если бы сам черт тут не вмешался, то я уверен, что кастеляна и жену его стали бы ставить в пример всей Шампани.