Преступления любви, или Безумства страстей

Не смейся же, читатель, не смейся, видя слово «пример», коим обозначено отсутствие добродетели, ведь порок, скрытый под маской благопристойности, поистине может служить образцом: разве не счастлив ловкач, умеющий согрешить, не бросая вызова своим ближним? Да и чем, в сущности, опасен грех, если о нем никто не знает? Давайте порассуждаем, а уж потом решайте сами. Как бы непристойно ни было поведение кастеляна, разве оно идет в сравнение с теми примерами, кои являют нам нынешние нравы? Разве не предпочли бы вы сеньора де Лонжевиля, потихоньку наслаждающегося в объятиях своей прелестной крестьяночки, и его достойную супругу, втайне ото всех прильнувшую к груди прекрасного мельника, нашим парижским герцогиням, которые на глазах у всего общества каждый месяц меняют своих чичисбеев или же отдаются своим лакеям, в то время как мужья их бросают двести тысяч экю в год под ноги тем презренным и развратным тварям, чью порочность нельзя прикрыть ни роскошью, ни благородным происхождением? Итак, как я уже сказал, не было поведения более благоразумного и пристойного, нежели у этих четырех избранников любви, и лишь яд раздора, излившийся на сие пристанище нежности, положил конец их наслаждениям.

Сир де Лонжевиль был жестоким и, как многие в таком случае, еще и несправедливым супругом, а посему, будучи счастлив сам, не желал, чтобы жена его была столь же счастлива. Сир де Лонжевиль, словно страус, воображал, что если он спрятал голову под крыло, то его никто не видит, а посему, узнав об интрижке жены, возмутился так, словно его собственное поведение было безупречным и вовсе не давало повода отнестись снисходительно к проступку супруги.

Ревнивый ум скор на месть. Господин де Лонжевиль не подал виду, что все узнал, но решил поскорей избавиться от бедняги, украсившего его лоб. «Получить рога от человека своего круга, — говорил он себе, — еще куда ни шло… Но от мельника? О! Нет, сударь Кола, не обессудьте, отправляйтесь молоть на другую мельницу, а я постараюсь, чтобы вы навсегда запомнили, что мельница моей жены предназначена не для вашего зерна». Как всякий маленький суверенный деспот, господин де Лонжевиль умел жестоко ненавидеть и частенько злоупотреблял своим феодальным правом распоряжаться жизнью и смертью своих вассалов. И теперь он придумал ни больше ни меньше, как утопить беднягу Кола во рву с водой, что окружал замок.

— Клодомир, — сказал он главному над своими наемниками, — ты и твои люди должны избавить меня от одного негодяя, запятнавшего постель госпожи.

— Будет сделано, монсеньор, — ответил Клодомир. — Если вам угодно, мы убьем его, освежуем, словно молочного поросенка, и притащим к вам.

— Нет, друг мой, — ответил господин де Лонжевиль, — достаточно сунуть его в мешок с камнями и бросить в замковый ров.

— Будет сделано.

— Да, но прежде его надо схватить… А пока он еще на свободе.

— Мы поймаем его, монсеньор! Не семи же он пядей во лбу, чтобы перехитрить нас, а значит, он от нас не уйдет.

— Он явится сегодня в девять часов вечера, — сказал оскорбленный супруг, — пройдет через сад, войдет в комнаты нижнего этажа, спрячется в кабинете, что за часовней, и будет молча там сидеть, пока госпожа, уверившись в том, что я сплю, не придет за ним, чтобы проводить в свою спальню. Пусть он делает все как обычно, мы будем только наблюдать, но едва он почувствует себя в полной безопасности, схватим его и отправим в холодную воду остужать пылкую свою страсть.

Все было решено, и бедный Кола непременно отправился бы на корм рыбам, если бы заговорщики были менее болтливы. Но барон де Лонжевиль доверился слишком многим и был предан: юный поваренок, нежно влюбленный в свою хозяйку и рассчитывавший однажды воспользоваться ее милостями наравне с мельником, забыв о ревности, ибо последняя скорее побудила бы его порадоваться несчастью соперника, последовал чувствам, питаемым им к госпоже де Лонжевиль, и побежал сообщить своей хозяйке обо всем, что против нее злоумышлялось, за что и был вознагражден одним поцелуем и двумя полновесными золотыми экю. Последние, впрочем, были для него менее ценны, нежели поцелуй.

— Разумеется, — произнесла госпожа де Лонжевиль, оставшись наедине со служанкой, посвященной во все подробности ее интрижки, — муж мой несправедлив… Он делает все, что хочет, я молчу, а он еще недоволен, что я ежедневно вознаграждаю себя за пост, на который он обрек меня. Ах! Но я не собираюсь страдать, Жанетта, отнюдь не собираюсь. Послушай, милочка, согласна ли ты помочь мне осуществить некий план, чтобы спасти Кола и наказать господина?

— Конечно, сударыня, вы только прикажите, я все сделаю: он такой бравый парень, этот Кола, я ни у кого еще не видела ни таких могучих чресел, ни такого свежего лица. Разумеется, сударыня, конечно, я все для вас сделаю, приказывайте!