Преступник

«Скажи нам, атаман честной,Как жил ты в стороне родной,Чай, прежний жар в тебе и нынеНе остывает от годов.Здесь под дубочком ты в пустынеПотешишь добрых молодцов!»«Отец мой, век свой доживая,Был на второй жене женат;Она красотка молодая,Он был и знатен и богат…Перетерпевши лет удары,Когда захочет сокол старыйПодругу молодую взять,Так он не думает, не чует,Что после будет проклинать.Он всё голубит, всё милует;К нему ласкается она,Его хранит в минуту сна.Но вдруг увидела другого,Не старого, а молодого.Лишь первая приходит ночь,Она без всякого зазреньяКлевком лишит супруга зреньяИ от гнезда уж мчится прочь!». . . . . . . . . .«Пиры, веселья забываяИ златострунное вино,И дом, где, чашу наполняя,Палило кровь мою оно,Как часто я чело покоилВ коленах мачехи моей,И с нею вместе козни строилПротив отца, среди ночей.Ее пронзительных лобзанийОгонь впивал я в грудь свою.

Я помню ночь страстей, желаний,Мольбы, угроз и заклинаний,Но слезы злобы только лью!..Бог весть: меня она любила,Иль это был притворный жар?И мысль печально утаила,Чтобы верней свершить удар?Иль мнила, что она любима,Порочной страстию дыша?Кто знает: женская душа,Как океан, неисследима!..»«И дни летели. Час настал!Уж греховодник в дни младые,Я, как пред казнию, дрожал.Гремят проклятья роковые.Я принужден, как некий тать,Из дому `oтчего бежать.О сколько мук! потеря чести!Любовь, и стыд, и нищета!Вражда непримиримой местиИ гнев отца!.. за воротаБежал <я> сирый, одинокий,И обратившись бросил взорС проклятием на дом высокий,На тот пустой, унылый двор,На пруд заглохший, сад широкий!..В безумьи мрачном и немомЖелал, чтоб сжег небесный громИ стол, за коим я с друзьямиПил чашу радости и нег,И речки безымянной брег,Всегда покрытый табунами,Где принял он удар свинца,И возвышенные стремнины,И те коварные сединыНеумолимого отца;

И очи, очи неземные,И грудь и плечи молодые,И сладость тайную отрад,И уст неизлечимый яд;И ту зеленую аллею,Где я в лобзаньях утопал;И ложе то, где я… и с нею,И с этой мачехой лежал!..»«В лесах, изгнанник своевольный,Двумя жидами принят я:Один властями недовольный,Купец, обманщик и судья;Другой служитель Аарона,Ревнитель древнего закона;Алмазы прежде продавал,Как я, изгнанник, беден стал.Как я, искал по миру счастья,Бродяга пасмурный, скупойНа деньги, на удар лихой,На поцелуи сладострастья.Но скрытен, недоверчив, глухДля всяких просьб, как адский дух!..»«Придет ли ночи мрак печальный,Идем к дороге столбовой;Там из страны проезжий дальныйЛетит на тройке почтовой.Раздастся выстрел. С быстротойСвинец промчался непомерной.Удар губительный и верный!..С обезображенным лицомУпал ямщик! Помчались кони!..И редко лишь удар погониИх не застигнет за леском.»«Раз – подозрительна, бледна,Катилась на небе луна.

Вблизи дороги, перед нами,Лежал застреленный прошлец;О, как ужасен был мертвец,С окровавленными глазами!Смотрю… лицо знакомо мне —Кого ж при трепетной лунеЯ узнаю?.. Великий боже!Я узнаю его… кого же? —Кто сей погубленный прошлец?Кому же роется могила?На чьих сединах кровь застыла? —О!.. други!..Это мой отец!..Я ослабел, упал на землю;Когда ж потом очнулся, внемлю:Стучат… Жидовский разговор.Гляжу: сырой еще бугор,Над ним лежит топор с лопатой,И конь привязан под дубком,И два жида считают златоПеред разложенным костром!..». . . . . . . . . .. . . . . . . . . .«Промчались дни. На дно речноеОдин товарищ мой нырнул.С тех пор, как этот утонул,Пошло житье-бытье плохое:Приему не было в корчмах,Жить было негде. ОтовсюдуГоняли наглого Иуду.В далеких дебрях и лесахМы укрывалися. Без страхаНе мог я спать, мечтались мне:Остроги, пытки в черном сне,То петля гладная, то плаха!..»«Исчезли средства прокормленья,

Одно осталось: зажигатьДома господские, селенья,И в суматохе пировать.В заре снедающих пожаровИ дом родимый запылал;Я весь горел и трепетал,Как в шуме громовых ударов!Вдруг вижу, раздраженный жидМладую женщину тащит.Ее ланиты обгорелиИ шелк каштановых волос;И очи полны, полны слезНа похитителя смотрели.Я не слыхал его угроз,Я не слыхал ее молений;И уж в груди ее торчал —Кинжал, друзья мои, кинжал!..Увы! дрожат ее колени,Она бледнее стала тени,И перси кровью облились,И недосказанные пениС уст посинелых пронеслись.»«Пришло Иуде наказанье:Он в ту же самую веснуПовешен мною на сосну,На пищу вранам. СостраданьяПоследний год меня лишил.Когда ж я снова посетилРодные, мрачные стремнины,Леса и речки и долины,Столь крепко ведомые мне,То я увидел на сосне:Висит скелет полуистлевший,Из глаз посыпался песок,И коршун, тут же отлетевший,Тащил руки его кусок…»