Претерпевшие до конца. Том 1

– Лучше бы ты позволяла себе эти слова! Но они бы рождались от чувств! От обиды, от чего-то ещё! Но ты ничего не чувствуешь! Потому что для этого надо любить! А ты меня не любила! Почему бы не признаться в этом? Ты совершила ошибку! Вышла замуж не за того человека, который был тебе нужен! Но твоя гордость не позволяет тебе этого признать! И ты придумала себе подвиг, и любуешься им, любуешься своей жертвенностью по отношению ко мне! Только я не просил твоих жертв! Ты не оскорбляла меня – действительно! Только каждую минуту своим тоном, своим поведением, отношением унижала меня, показывала мне, что я ничто, что моё мнение ничего не значит, что я ни на что не имею права! И я почти привык к этому, живя в таком ужасном вечно подавленном состоянии!

– Слишком много слов для самооправдания, – невозмутимо сказала Лидия, выходя на крыльцо. – Друг мой, ты, конечно, будешь сейчас искать во мне всевозможные пороки и непременно найдёшь, потому что это необходимо тебе для извинения собственного преступления. Но я не собираюсь вдаваться в разбирательства, кто из нас больше виноват. Пользы от этого никакой, к тому же подобные выяснения отношений – моветон. Я искренне желаю, чтобы твоя новая любовь, наконец, дала тебе то, что так и не смогла дать я, – она взглянула на небо, уронившее первые капли надвигающегося дождя, раскрыв зонт, сошла со ступени, и докончила: – Однако, если однажды ты наиграешься ею, или она, повзрослев, наиграется тобой, знай: я остаюсь твоей женой, как бы ни сложилась жизнь, и мой кров всегда будет твоим. А теперь прощай! Не забудь про сестру и детей.

Уже под частым дождём Лидия вышла за калитку и неспешно пошла по дороге, ничуть не боясь громыхающей совсем близко грозы.

Сергей с раздражением швырнул деньги в ящик комода, заходил по комнате, обхватив себя руками. Как же умела эта ледяная женщина разбередить все раны! Словно нарочно, методично сыпала на них соль! Что ни слово – ищи подковырку! Мир не видел ещё подобных ей! Нет, её не упрекнёшь в отсутствии заботы, неверности или иных пороках. Наоборот, в этом смысле она может служить образчиком, воплощением Долга. Но даже забота её оказывалась какой-то механической, бездушной! Не женщина, а машина. Машина, в систему которой заложен набор обязанностей, которые она выполняет безукоризненно, не давая сбоя. Но эта механичность не способна считаться с личностью, личности для неё не существует, а только голая система.

Болезненные воспоминания обид и раздражённость на Лидию сменила печаль. Припомнились первые годы совместной жизни. Правду сказать, и тогда было в жене чересчур много неженской решительности, стремления подчинять всё и всех своей железной воле, но тогда была же и нежность в ней, и ласковость, была общность интересов, полное взаимопонимание. Куда только улетучилось всё это?

Прибежала из больницы Тая. Зонт не взяла с собой, пронеслась промельком по саду, прикрывая до плеч остриженную, не знающую завивки головку «простынёй» «Известий», вбежала в дом, вымокшая до нитки.

– Что-то случилось? На… тебе лица нет.

Она до сих пор стеснялась говорить ему «ты», и эта мелочь почему-то умиляла.

– Ничего особенного, просто задумался не о том, о чём следовало бы. А, вот, ты, если сию секунду не переоденешься, рискуешь схватить ангину.

– И ничего я не схвачу! – беззаботно отмахнулась Тая. – Ты же знаешь, что простуды ко мне не пристают!

Это была сущая правда. Миниатюрная, с виду хрупкая, после пережитого голода не могшая хоть немного располнеть из-за какого-то нарушения в организме, Тая отличалась исключительной крепостью здоровья. Её мягкие руки ласково обвили плечи сидевшего на диване Сергея, от чего на душе немедленно потеплело, губы коснулись уха:

– Не грусти, пожалуйста. Всё обязательно будет хорошо.

Они жили вместе уже много дней. Точнее сказать, под одной крышей, ибо, несмотря на уверенность Лидии, отношения их так и не преодолели последней запретной черты. Этому мешала память. Память, в которой жила Тая-ребёнок, каким она была совсем недавно, и к которому Сергей относился отечески.