Претерпевшие до конца. Том 1

Такие лихорадочные мысли, впрочем, не захватывали Родиона, рождаясь от отчаяния и боли. От бессилия. От стыда за то, что даже почтенные генералы, старшие офицеры отступились. Другая мысль укоренилась в голове прочнее – надо освободить Государя. Спасти всех их…

В лихорадочной борьбе подобных идей и стремлений прошли, как в дурмане, несколько позорных месяцев. В отличие от многих Родион не срывал дорогих сердцу императорских вензелей с погон. Эти погоны он заботливо сохранил и довёз до дома, когда после «корниловских дней» всё-таки подал в отставку. Здесь и оставил на сохранение матери. Может, даст Бог чудо, и приведётся ещё носить их…

Уезжая в Петроград, Родион искал не только обрести там единомышленников, но всё та же навязчивая идея гнала: добраться до Царского и освободить Августейших узников. И никак невозможно, чтобы не нашлось союзников в этом благородном деле.

Но опоздано оказалось… Уже не было их в Царском. Увезли в Тобольск, не дав даже просимой поблажки – позволения жить в любимой Ливадии. В Тобольск! В Сибирь… С больным Наследником… Подальше от верных…

Заметался Родион. Что ж дальше-то? В Тобольск следом мчаться? Одному – глупо. Нужно сперва союзников сыскать. Должны же быть верные, кто бы рискнуть был готов. В поисках таковых немало времени ушло. Уже и большевики захватили власть, арестовав последних остававшихся на свободе князей, а Родион всё не мог вырваться из столицы. Теперь это и вовсе сложно было – свирепствовали «товарищи», ища врагов.

Наконец, всё же составилась группа. По подложным документам просочились в Тобольск. Даже и весточку сумели передать узникам через верных людей. Немного осмотревшись в незнакомом городе, стали разрабатывать план операции. Но…

Снова, словно рок какой-то препятствовал, опоздали на считанные дни. Увезли Государя в Екатеринбург. А через день арестовали одного из членов группы. Пришлось срочно покинуть город. Да по одиночке, разными путями, чтобы больше шансов иметь просочиться сквозь пальцы «товарищей».

Что стало с другими членами группы, Родион не знал по сей день. Сам же он поступил на службу в Сибирскую армию, чьи части начали успешное наступление на большевиков. Одно только коробило. Даже здесь, на антибольшевистском фронте, в армии русского сопротивления оказывался он под началом… всё тех же «учредиловцев», «временщиков», эсеров, которые заправляли антибольшевистскими правительствами как в Сибири, так и на Урале. Монархической идее эти люди были враждебны. Историческому духу России – чужды. Какое же тогда русское сопротивление? Выходит, никакое не русское оно в основе своей. А просто одна антирусская партейка, менее удачливая, жаждет поквитаться с другой, более удачливой. А армия, народ для всех них лишь средство…

Ни одно антибольшевистское образование, ни одна белая сила не смела поднять монархическое знамя, обратиться к святым для глубинного народного сознания понятиям. И выходило что-то аморфное, что-то блёклое и беспомощно неискреннее в своём существе. Сыпали пустыми словами, подгоняя их под революционный размер, чтобы не рассердить прогрессистов и «союзников». Даже теперь боясь прослыть ретроградами (и кто только напугал их всех так?). Говорили, будто генерал Дитерихс открыто исповедует монархические взгляды и глубокую религиозность. И тут же высмеивали его, как отсталого фанатика и психически больного.

И под такими-то блёклыми знамёнами должен был теперь сражаться капитан Аскольдов. За Россию – под верховодством её предателей. За Веру – под началом чуждых ей. За Царя – под началом его врагов. Что за несчастное положение! Смирял себя тем, что теперь всё же главное – свалить большевиков. А с эсерами можно будет разобраться позже. Таких, как Любич, среди офицеров мало, а, значит, преимущества в силе у них не будет. Вот, только хитры бестии… И что-то подсказывало, что они скорее переметнутся к красным, чем позволят усилиться национальному сопротивлению. Всё лучше бы было уже теперь покончить с ними… Таскать крыс в обозе – беды не миновать. Неужто не понимает это военное начальство?

И ещё одно было. Екатеринбург. До него уже считанные дни оставались. И только обрывалось сердце от мысли – не опоздать бы и сейчас…

Любич сатисфакции требовать не стал. Что же, его счастье. Промахов капитан Аскольдов не давал даже в детстве, охотясь с отцом. А тут, распалясь, точно бы не промазал. Ни к чёрту стали нервы от этой жизни расколотой. Казалось бы, что такого сказал Любич? Впервой ли слышать и одёргивать пришлось? А так разобрало, что и сон упрямо не шёл! А ведь позади – не один день боёв. А завтра – решающее наступление. Перед ним выспаться – ой как надо бы! А не шёл сон. Лежал Родион, вперив взгляд в темноту, мелькали в наплывах время от времени гаснущего сознания обрывки прошлого.