Преторианец

— Ну вот, вспомним, на чем мы остановились, старина, — начал Монк. — После тринадцатилетней разлуки вы с миссис Худ воссоединились в сороковом году в Каире.

— Мы познакомились, когда ей было четырнадцать. Я дружил с Максом. С Максом. С Максом и воссоединился в Каире, а она случайно оказалась там.

— Не вижу особой разницы. Так или иначе, совершенно случайная, но очень приятная встреча.

Он улыбался, скосив глаза к большой и не слишком удачной картине, изображавшей охоту на лис, причем особенно уважительно художник изобразил хитрую лису. Что вспоминалось ему: счастливые минуты скачки в охотничьем камзоле под стук копыт и лай собак? Где бродили его мысли? Для Годвина это оставалось загадкой. Вардан мерно, как метроном, качал закинутой на колено ногой.

— Мы с вами посетили прием в речном ресторане, а на следующий день в «Шепердсе» у вас произошел короткий, незначительный разговор. В тот же вечер вы встретились за ужином с генералом и миссис Худ.

— Все это я уже описывал.

— Само собой, старина, я просто хотел уточнить. Мое начальство отличается скрупулезностью.

— С чем их и поздравляю, Монк. Полагаю, оно, кроме того, обожает играть в шарады — вроде этой.

— Я просто исполняю поручение, старина. Итак, посмотрим… А, вот и Престонбери, словно верный сенбернар, в самую нужную минуту. Ох, Роджер, вы только посмотрите: изюмные рожицы! Молодчина, Престонбери. Итак, мы готовы продолжать? Нет покоя злодеям.

Он откусил половину изюмной рожицы и блаженно улыбнулся.

— Вы и миссис Худ оба вернулись в Лондон в июне сорокового. Вы имели намерение освещать ожидавшееся вторжение в Англию, сразиться с ними на берегу и в полях, а когда пробьет час, взять руки в ноги.

Годвин невольно рассмеялся. Все тот же старина Монк.

— Вы читаете у меня в мыслях, как в книге.

— Дорогой мой, я бы драпал бок о бок с вами! И вы с ней больше не виделись, по крайней мере наедине, пока однажды не встретились за ленчем и вы не предложили устроить пикник на южном побережье, откуда открывался отличный вид на воздушное сражение. В самом деле, вы отлично провели день, полюбовались войной и — прямо как в кино — полюбили друг друга. Целомудренной, но все же любовью. Когда мы с вами ужинали — в «Догсбоди» в ночь бомбежки, — вы уже понимали, что влюблены. В тот вечер вы и сказали мне, что любите миссис Худ. Так?

— Более или менее, Монк.

— Ну, а что же дальше?

— Это была напряженная, неровная связь. Мы оба разрывались на части. Вина перед Максом, вынужденная секретность…

— Вина, — перебил Вардан, — за предательство Макса Худа. Любовники испокон веков мучаются угрызениями совести, но кончается всегда тем, что искушение перевешивает. Люди — все мы — удивительно бесчестные существа.

— Я любил этого человека, уважал его, восхищался им…

— Как там говорится: если таковы друзья, кому нужны враги?

— Монк, вы настоящая заноза. Мне и так трудно…

— Строго говоря, я здесь не для того, чтобы облегчать вам жизнь. Мы подозреваем вас в предательстве. Возможно, в убийстве. Извините, старина, но так и обстоит дело.

— Ради бога, Монк, это же смеху подобно! Кто-то вас разыгрывает или подставляет — я еще не разобрался. В общем, я не могу этого как следует объяснить, Монк, но Макс меня создал, научил меня, как должен поступать мужчина, дал мне кодекс… К несчастью, я любил и его жену.

— Допустим на минуту, что она была свободна — вы бы поженились?

— Я бы предложил ей пожениться. За Сциллу никогда нельзя отвечать.

— Но это, конечно, было невозможно, поскольку она не хотела оставлять Макса Худа.

— Мы были любовниками, но она во многом хранила верность Максу.

— Ах, как сложна жизнь! Но оборвала вашу связь миссис Худ?

— Верно.

— А теперь мы переходим ко второй вашей поездке в Каир, почти год спустя. Был март сорок первого, и там шла настоящая война. В декабре и январе мы оставили итальянцев без штанов, и Роджеру Годвину было самое время съездить туда и осмотреться еще раз.

— Из района боевых действий поступали только хорошие новости. Мне хотелось для разнообразия сделать статью и репортаж о наших удачах.

— И вы известили Макса Худа о своем приезде. В надежде, что он станет вашим проводником по западной пустыне.

— Вы ведь тоже были там, Монк. Удостоверялись в масштабе победы, выжимали из Уэйвелла согласие оказать помощь Греции — бог мой, как, должно быть, Уэйвелл, О’Коннор и Ним трепетали, завидев вас. Всевидящего судью, посланца самого ПМ…

— Да, думаю, трепетали. Впрочем, такова природа войны, как это ни печально. Итак, вернемся в Каир второй и последний раз… смотрите-ка, как раз год назад, Роджер. В марте сорок первого?

— А кажется, тысяча лет прошло.

— Да, старина, я так и думал.

Макс Худ ждал его на террасе «Шепердса». Прошло девять месяцев со дня приема в плавучем ресторане. За эти месяцы Лондон пережил «Блиц», а Годвин стал любовником Сциллы Худ. Рождество застало британцев в пустыне победителями. Макс Худ сновал между Англией и Северной Африкой и вернулся в Каир к Новому году, чтобы участвовать в окончательном разгроме итальянцев.