Президенты RU

Но у нас был свой мир. Повесть Астафьева, фильм Иоселиани, спектакль Эфроса, песня Высоцкого, самиздат, где за много лет до всякой свободы мы прочли Солженицына, Бродского, Набокова.

Разделение шло именно по этой границе. Не по образованию, не по профессии. Встречались удивительно душевные таксисты, а один заводской работяга собрал такую коллекцию оперных пластинок, стал таким знатоком, что знаменитые теноры Ла Скалы посылали ему свои записи и ждали отзыва. И точно так же встречались учителя-садисты, кандидаты и доктора наук, поражающие низостью и скотством.

Власть была у них. Дух – у нас.

В сфере духа «они» не существовали. И вторгнуться к нам не могли. Потому что ни черта не понимали.

А мы ни черта не понимали в политике. И нам казалось: если каким-то чудом (всерьез никто в это не верил и дожить не рассчитывал), если чудом исчезнет удавка КГБ – КПСС, то настанет невообразимо прекрасная, изумительная жизнь. Та, о которой именно этими словами мечтал чеховский полковник Вершинин, относя, однако, исполнение мечты на «двести – триста» лет. Тоже, значит, не надеясь дожить.

И никто из нас не предполагал, что возможность для нас писать что угодно придет одновременно с возможностью для «них» воровать сколько угодно.

Опасения были. Смутные опасения, которые выражались то фильмом «Покаяние», то требованием суда над КПСС. Помните, в начале перестройки (а началась она не в 1985-м с антиалкоголизма, но в 1987-м с гласности) эти идеи не вызывали сомнений.

Так недавно, всего лишь семь лет назад, необходимость «денацификации» не вызывала сомнений. Перед глазами постоянно был пример Германии, где после краха гитлеровского режима ни один функционер НСДАП, ни один эсэсовец не имел шанса получить государственный пост[82].

Почему все вроде бы забыли такие простые, понятные вещи? Потому что «они» оказались умнее.

Нас обманули. Нас пригласили «туда», нас «туда» впустили. Дали гласность, дали стать депутатами СССР. Устроили так, что мы сочли эту власть своей.

И перестали отделять «мы» от «они».

Нам казалось, что мы отвоевываем все больше и больше. А мы погружались все глубже и глубже.

Мы разучились различать.

И вот жуткий мальчик, всю прошлую жизнь зарабатывавший научным коммунизмом (т. е. беспросветной ложью, т. е. наперсточник), стал вождем демократов[83]. И в соратниках у него теперь настоящие наперсточники.

Это результат.

Мы кинулись «туда», во власть, в политику, а там нужны совсем другие таланты.

Мы не убрали прежних хозяев жизни (не в лагеря, упаси боже, всего лишь от власти). Мы стали играть вместе с ними.

С профессионалами и на чужом поле.

Мы дали коммунистам провести суд над КПСС. Даже попытка сделать самому себе пересадку сердца была бы не столь абсурдна, не столь обречена.

Нам обещали создать класс собственников, а создали класс преступников.

И ничего другого они создать не могли, ибо лгали всю прошлую жизнь.

Прошлая жизнь была в меру жестока и в меру снисходительна. Она всех обязывала врать и всем разрешала воровать (тащить с завода, калымить, халтурить, приписывать).

В этом смысле было настоящее гражданское согласие. Эпоха террора всех запугала, кого не убила. Гнилая эпоха отравила всех, всех замазала. В результате двадцати лет брежневского насильственного разврата образовалось население, профессионально умеющее врать, увиливать и обходить законы.

И вот нам дали свободу. И захотелось правового государства. А какое может быть правовое государство, если нет законопослушного населения.

Убийство честного бедного журналиста и избрание жулика Мавроди в законодатели – вот реальность.

Исчезновение демократических движений и партий (от Демсоюза осталась только вождица, мечтающая умереть в тюрьме) точно совпадает с ростом фашистских рядов.

Читать «Новый мир» некогда, а «Правду Жириновского» не хочется.

Оставим иллюзии. Время решительных изменений упущено безвозвратно. Сегодня демократам не собрать и пятой доли тех, кто выходил на митинги в 1989-м, 1990-м.

Мы упустили свободу, потому что не завоевали ее сами, а получили «от них». Дарованную свободу можно отнимать, а правила ее менять по сто раз в год. Последний «решительный» шанс упущен был после победы в августе 1991-го.

Теперь остались незначительные «постепенные» шансы. Если будут выборы. И если за оставшееся до выборов время мы убедим тридцать миллионов в своей правоте…[84]

А пока мы наблюдаем телодвижения власти. Еще недавно, когда там меняли министров, госсекретарей и даже премьеров, мы глубокомысленно рассуждали: пойдет ли это на пользу России? улучшит ли экономику?

Иллюзии кончились. Теперь эти телодвижения истолковываются по-бытовому просто: это их, властителей, борьба за собственное богатство, могущество, благополучие.

Мы утратили доверие к ним, ибо поняли их простую систему.

Это примерно так, как на смену системе Птолемея пришла система Джордано Бруно.

По Птолемею, планеты описывали в космосе чрезвычайно сложные петли, подчиняясь Божественной воле. По Бруно, планеты делают простые круги, подчиняясь просто закону тяготения.