При дамах

Мамышева сдлала презрительную улыбку.

– Ну, ужъ вашъ Ерогинъ… мужикъ такой! – произнесла она.

Бобылковъ замахалъ руками.

– Что вы, что вы! Сатиръ Никитичъ? Отличнйшій человкъ, – возразилъ онъ.

– Вы знаете, я совсмъ не привыкла къ такимъ знакомствамъ, – продолжала Мамышева. – Вамъ извстно мое общество: князь Малмыжскій, князь Давидзе, баронъ Айзикъ… онъ сейчасъ былъ у меня, и такъ сплетничалъ, такъ сплетничалъ, что я его прогнала. Но представьте, Юлій Павловичъ на-дняхъ тридцать тысячъ выигралъ, и ничего мн не сказалъ.

– Козичевъ? Вотъ видите, а еще вы влюблены въ него, – укоризненно замтилъ Бобылковъ. А я вамъ вотъ что сообщу: Ерогинъ поручилъ мн выбрать для васъ кое-что у Фаберже. Вотъ какая исторія.

Мамышева слегка вспыхнула, и хорошенькія глазки ея совсмъ заблестли.

– Что это ему вздумалось? – какъ будто удивилась она.

Бобылковъ самодовольно подмигнулъ ей.

– А на то есть Денисъ Ивановичъ, чтобъ вздумалось, – загадочно пояснилъ онъ. – Только вы, мамочка, ужъ не подведите меня: я ему далъ слово за васъ. Завтра мы маленькій обдикъ устроимъ: вы, онъ, да я. Ни, ни, никакихъ возраженій. Бгу сейчасъ прямо къ Фаберже. И Бобылковъ дйствительно убжалъ. Часъ спустя онъ, совсемъ сіяющій, прогуливался по Большой Морской. Онъ чрезвычайно любилъ толкаться тутъ въ это время дня, пожимать руки фланирующимъ и раскланиваться поминутно съ прозжающими мимо нарядными дамами. Онъ ихъ всхъ, ршительно всхъ зналъ, и ко всмъ питалъ почти родственное чувство. И он тоже считали его своимъ, совсмъ своимъ, и хотя кивали ему съ нкоторою небрежностью, но не безъ дружескаго выраженія.

– Здравствуйте, мой дорогой! – вдругъ остановилъ онъ высокаго, красиваго господина лтъ тридцати, съ голубымъ кашне вокругъ шеи и тросточкой въ рук, медленно пробиравшагося по узкой панели. – Кстати, мн вамъ два словечка сказать надо. Слыхали новость?

Козичевъ – это былъ онъ – съ снисходительнымъ любопытствомъ наклонилъ голову.

– Что такое? – спросилъ онъ.

– Васса Андреевна поссорилась съ Ерогинымъ, – объяснилъ Бобылковъ. – И такъ, бдная, скучаетъ, жалко смотрть на нее.

– Можетъ ли быть? – видимо заинтересовался Козичевъ.

– Безъ шутокъ. Я теперь придумываю, какъ бы развлечь ее. Пригласимъ-ка ее завтра обдать въ ресторан, а?

– А она подетъ безъ своего Сатира?

– Я же вамъ говорю: расплевались! Теперь для васъ самый настоящій моментъ поухаживать за нею.

Козичевъ описалъ тросточкой кругъ въ воздух и улыбнулся, показавъ свои отличные зубы.

– Я не прочь, – сказалъ онъ, – мн Васса Андреевна всегда нравилась. Такъ завтра, здсь?

И онъ указалъ глазами на ресторанъ, мимо котораго они проходили.

– Въ семь часовъ, – подтвердилъ Бобылковъ.

III

Поутру на другой день Денисъ Ивановичъ захалъ къ Васс Андреевн и засталъ ее еще въ худшемъ настроеніи. Она наканун вечеромъ побывала разомъ въ трехъ театрахъ, отыскивая Ерогина, потомъ въ двухъ ресторанахъ, и наконецъ въ загородномъ уголк, гд онъ чаще всего проводилъ ночи, но нигд его не оказалось. По секрету она посылала Глашу даже къ нему въ домъ узнать, не заболлъ ли онъ, но тамъ сказали, что Сатиръ Никитичъ ухалъ предъ обдомъ и не возвращался. Васса Андреевна чуть съ ума не сходила, ломая голову, чтобъ додуматься, куда могъ провалиться Ерогинъ. Исчезновеніе его было тмъ боле загадочно, что Елена Николаевна, къ которой втайн ревновала Васса Андреевна, была въ театр, и потомъ ужинала съ Козичевымъ.

А разгадка заключалась просто въ томъ, что Ерогинъ ухалъ съ какими-то знакомыми купцами въ Царское, и тамъ всю ночь пилъ съ ними въ простомъ трактир и плъ русскія псни. Онъ иногда это длалъ, когда «деревня» начинала сильно сосать его за сердце и онъ чувствовалъ потребность кутнуть особымъ образомъ, въ обстановк трактирной грязи, среди намасленныхъ половыхъ и купеческой икоты.

– Ну, что же, видли Сатира Никитича? – рзко обратилась Васса Андреевна къ Бобылкову, какъ только онъ вошелъ къ ней.

– Ахъ, мамочка моя, да какая же вы сегодня хорошенькая! – отвтилъ на это Бобылковъ, прикладываясь къ ручк. Что нибудь подобное онъ всегда пускалъ впередъ предъ всякимъ объясненіемъ съ дамами.

– Да ну васъ, – еще рзче отозвалась Ужова, и дернула плечомъ. – Что же, онъ въ самомъ дл думаетъ такъ и бросить меня, какъ стоптанную туфлю? Да вдь я ему скандаловъ надлаю…

– Голубушка моя, не горячитесь, это первое дло, – произнесъ успокоивающимъ тономъ Бобылковъ. – Съ этимъ человкомъ терпнье надо. Теперь у него юнкеръ вашъ завязъ въ зубахъ. Ужъ я ему говорю: послушайте, Сатиръ Никитичъ, какой же смыслъ? Что такое юнкеръ? Вдь это дитя, ребенокъ…

Какъ ни была сердита Васса Андреевна, но при этихъ словахъ злобно-нахмуренное выраженіе разомъ сбжало съ ея лица. Она не разсмеялась, но показала весь крупный оскалъ своихъ здоровыхъ блыхъ зубовъ. Бобылковъ, глядя на нее въ упоръ своими плутоватыми глазами, тоже усмхнулся и чуть подмигнулъ. Съ минуту они такъ и стояли другъ противъ друга, она – все шире скаля зубы, а онъ – все плутовате играя подмигивающимъ взглядомъ.