«Крестные отцы» отвечали: «Черномазых мы не пустим, мы брезгуем ими». Галло ярился: «Нельзя же работать по старинке! Вы думаете, я люблю негров?! Вы думаете, я ими не брезгую?! Вы думаете, ими не брезгует президент Джонсон?! Но ведь настали новые времена! Негров теперь процентят, их отбирают для работы в правительственных органах! Им начали давать кафедры! Они стали офицерами в армии! И мы должны процентить, чтобы не потерять их вовсе! Добрый мир с ними лучше хорошей войны!» Словом, «крестные отцы» не приняли предложение Галло. Тогда он организовал через прессу «утечку информации»: появились статьи, что «Бешеный Джо» — друг негров. Потому-то Джонсон и взял в руки пистолет, в карман положил десять тысяч и продырявил череп «защитнику меньшинств» Коломбо.
Люди Коломбо ответили на эти выстрелы — своими. «Бешеный Джо» получил пять пуль в живот и лоб. Над его гробом была произнесена клятва: «Улицы Нью-Йорка станут кровавыми реками, „Бешеный Джо“, ты будешь отмщен».
В течение недели, последовавшей за этой клятвой, были убиты Ферриано, Бруно Карневале, Ричард Гроссман, Чиприо и Томи Эрнст — мафиози из окружения Коломбо.
«Борцы за гражданские права» душили, резали, стреляли; драка за сферы влияния — кровавая драка, любой титул примешь, любому богу поклонишься, только б сохранить власть и деньги…
— А что вы знаете о Вито Дженовезе и Чарлзе Лучиано? — спросил я, когда принесли поразительно вкусное «капучини» — кофе со взбитыми сливками или бог еще знает чем.
Дон Нино ответил:
— Об этих людях говорят слишком много, но мне кажется, что никто не знает правды, да и никогда ее не узнает. Сильные люди — одно лишь можно утверждать со всей определенностью. И, как говорят все, знавшие их, в высшей мере добрые. Разве злые люди могли бороться против фашизма? Против Муссолини и Гитлера поднялись добрые, разве я не прав?
…Это невероятно интересно, когда ты долго готовишь материал, подбираешь факты, делаешь пометки на полях, сопоставляешь данные, имена, адреса, потом забрасываешь папки в стол — вроде бы вычеркнул из памяти, вздор, безделица, шальная идея, ничего больше. Но память — сложная штука, набор шифров, миллиарды пеналов, нет других таких хранилищ в мире, как бы не ошеломляла Ленинка или библиотека конгресса. Вроде бы ты и позабыл о папках, куда разложил журнальные вырезки, газетные заметки и записи бесед с интересными людьми, как вдруг, стоит высверкнуть по особому какому-то факту — и вся разлапистость материалов отливается в точную форму. Разговоры в Катанье и Неро оказались теми недостающими звеньями, которые помогли увидеть всю тему собранной, литой, что называется.
У меня в дневниках давно уже хранились кое-какие материалы об одном из лидеров американской мафии Вито Дженовезе. Итальянские мафиози — я видел их фотографии — незаметны, добродушны, тихи; истинные провинциалы в стоптанных башмаках, в рубашках без воротничков. Они преображаются ночью, когда, поглядывая на секундную стрелку, ждут выстрела — их люди разделались с непокорным, который думал жить по законам, отдельным от неписаного устава тайного ордена сицилийцев.
Когда Вито Дженовезе отправлялся в Новый Свет, он был «нижним» мафиози, самым, пожалуй что, «нижним», ибо рожден был Вито не в Сицилии, а в Неаполе, «городе мелких мошенников», как мне сказал в Палермо один синьор, — сидел за столиком дорогого кафе в рваных ботинках на босу ногу, пил «Наполеон», который стоит здесь баснословные деньги, и с удовольствием беседовал со мною на хорошем английском.
Дженовезе привлекался к суду пять раз: убийство конкурентов, продажа оружия и содержание тайных публичных домов. Пять раз он был оправдан за «отсутствием улик» — закон молчания в «коза ностре» идентичен закону «мафии» в Сицилии, с той только разницей, что за нарушение этого закона в Бруклине убивают очередью из автомата, а в Сицилии — выстрелом из старинного карабина.
Этот каскад оправдательных приговоров по делам, которые казались всем бесспорными (заслуживали пожизненного заключения или электрического стула), помог Дженовезе стать одним из руководителей «коза ностры». Он держал в руках проституцию, организовывал грандиозные шантажи, где взносы затравленных им людей исчислялись сотнями тысяч долларов, продажу наркотиков; он, пожалуй что, первым поставил этот бизнес на широкую ногу. Однако завязал этот бизнес в один узел с международной политикой Чарлз Лучиано.
В 1936 году Чарлза Лучиано посадили на скамью подсудимых. Срок — тридцать лет. Его помощник Бошальте был отправлен на электрический стул.
Вито Дженовезе, однако, исчез. Объявился он позже в Сицилии, объявился самым поразительным образом: в штаб-квартире чернорубашечников. Он открыл потрепанный портфель и вывалил на стол триста тысяч долларов.
— Я мечтаю, чтобы великий дуче узнал — его скромный единокровец хочет построить новое здание партии. Думаю, это докажет мою преданность фашистской Италии больше, чем слова иных болтунов.