При опознании - задержать (сборник)

При обследовании закрытой приказом уездного ревкома церкви Сорокин увидел, как из ее подвала красноармеец-повар выносил какие-то черные доски и сваливал у походной кухни. Сорокин взял одну такую доску и обомлел: по ней бежали ровные строчки букв. Он вырвал из рук повара вторую доску, которую тот уже запихивал в топку, и постарался разъяснить ему, что он жжет. «Поповский дурман, — ответил повар без тени сомнения. — Мне приказали спалить это». — «Кто приказал?» — «Во-он тот начальник из уезда», — указал повар на смуглого худого парня в очках. Сорокин набросился на парня: «Это же старинные печатные доски, как вы могли отдать приказ жечь их?!» — «Ну и что, — ответил тот, — а вы посмотрите, что на них. Текст „Апостола“. Нужен он народу?» Повар, которого такое сухое топливо очень соблазняло, принялся запихивать в топку очередную доску. А когда Сорокин вырвал у него и эту, он схватил с повозки карабин, лязгнул затвором: «Ах ты, контра недорезанная, поповская! Чего из рук рвешь! Мне обед варить надо!» На счастье, случился поблизости комиссар, и все уладилось.

Вот и сейчас, когда Сорокин услыхал от фельдшерицы об уполномоченном из уезда, у него защемило сердце. Разрушать церковь, которой без малого четыреста лет? Нет, он не даст этого сделать, постарается не дать, как-никак мандат у него авторитетный.

В начале улицы они повстречали мужчину в матросском бушлате и в тельняшке, без шапки. Тот шел неторопливо, уверенно, немного враскачку, как ходят по палубе корабля во время болтанки.

— Булыга, председатель, — сказала фельдшерица, и лицо ее засветилось, как и тогда, когда она первый раз назвала его фамилию.

Сорокин поздоровался с Булыгой, сказал, что прибыл по командировке, попросил помочь с ночлегом и столом. Достал из кармана мандат.

— Лады, — пробасил Булыга, но мандат читать не стал. — Верю, что командированный. — Говорил с Сорокиным, а сам веселым глазом поглядывал на фельдшерицу. Та ему тоже улыбалась, и, насколько понял Сорокин, в этот момент им обоим было не до него.

Однако и о Сорокине Булыга не забыл.

— Катерина, — положил фельдшерице руку на плечо, — может, взяла бы товарища на квартиру? Место же есть.

Катерина молча кивнула, не переставая улыбаться.

Булыга пошел своим путем, а Катерина, проводив его взглядом, сказала Сорокину:

— К батюшке Ипполиту вас отведу:

— Ну и отлично, — ответил Сорокин, — он и расскажет мне про церковь.

Священник захаричского прихода Ипполит Нифонтович оказался отцом Катерины. Это его подлечить она приехала. Дом их стоял в глубине улицы, ближе к Днепру. Дом бревенчатый, с веселыми окнами, крытый гонтом, или, по-здешнему, дором.

Батюшка Ипполит в полушубке внакидку и в валенках, с острой седой бородкой, сидел на крыльце и читал газету, отдалив ее от глаз на всю длину рук. Увидев дочь с незнакомым человеком, встал, спустился с крыльца, вопросительно посмотрел ей в глаза. Катерина рассказала отцу, что за гостя она привела, и Ипполит растерянно спросил:

— Гражданин комиссар, а вам не навредит, что у попа остановились?

— Папа, его Булыга на постой к нам послал.

— А-а, Булыга… Тогда будьте любезны, проходите. Моя обитель — ваша обитель. Дочушка, предложи страждущему гостю попить и поесть. Вы из уезда или, может, из Гомеля? Из Москвы-ы?! И какая же надобность вас сюда привела?

— Церковь меня интересует. Старинные книги, иконы, фрески.

— Вот оно что! — обрадовался Ипполит. — Славно, очень славно. Возраст у церкви действительно весьма почтенный. Выстояла, уцелела к досаде многих лиходеев. Здешний поляк-магнат когда-то рушить ее начал, чтобы на месте церкви костел поставить. Не дали православные.

Ипполит рассказал Сорокину о фресках, иконах, имеющихся в церкви.

— Мне кое-что известно, — заметил Сорокин, — знакомился с историко-статистическим описанием Могилевской епархии.

— Там не все значится.

— Не все? А что же именно упущено?

Прямого ответа не последовало.

— Часть икон и книг попала сюда из любчанской церкви, разрушенной поляками, — сказал Ипполит после паузы.

— Это когда?

— Когда они с Наполеоном сюда приходили.

Больше о церкви Ипполит рассказывать не стал.

Ужинали вместе, втроем. Прислуживала хромая и грузная кухарка Прося. У Ипполита была больная грудь, он сильно кашлял, всякий раз прикрывая рот рушником, который держал наготове на коленях.

— Здоровье подводит. И третий год вдовствую, — жаловался он. — Видно, брошу приход и к Катерине в Гомель переберусь. Отрекусь от сана.

— И от веры? — спросил Сорокин.

— От веры православной не отрекусь. И от бога — тоже. Времена такие настали, что всё против бога поднято. Непонятно это мне и страшно. Война, война… Столько лет кровь людская льется. Впереди вижу мрак. Страшно… Страшно…

— Отец Ипполит, — перебил его Сорокин, — да вы нарочно пугаете себя такой перспективой. Не мрак, а новая жизнь впереди, светлая и солнечная, коммунизм.