— Семен Пахомович, поеду я. Я виноват, я и исправлю свою ошибку.
— Хорошо, — сразу согласился Усов. — Поезжайте. Всё.
Все вышли из кабинета.
16
Чем дальше уходила ночь, тем больше серело и мрачнело небо. День обещал быть дождливым, холодным.
Шилин и Михальцевич вышли к железной дороге и двинулись на восток, посчитав, что разъезд Зарубичи именно там. Они ошиблись: Зарубичи были рядом, в восточном направлении, всего в какой-нибудь полуверсте. И они шли к разъезду Липовка, не догадываясь о своей ошибке. Вокруг стоял лес, сумрачный, еловый, ни полянки в нем, ни просвета. И хоть бы одна душа повстречалась, чтобы спросить, далеко ли до разъезда. Захотелось есть. Пахло шпалами, металлической окалиной, сажей, копотью лежавшей на земле, на рельсах. Протяжно и тоскливо гудели провода. Первым шел Шилин, за ним Михальцевич.
— Слушай, мсье, — приостановился Шилин, перекладывая саквояж из одной руки в другую и поправляя мешок за спиной, — не кажется ли тебе, что мы долго идем? Неужели тут такой длинный перегон?
— Перегоны бывают не больше семи-восьми верст, — ответил Михальцевич. — Это просто тебе наскучило идти, товарищ Петров.
Оба рассмеялись. Они уже разыгрывали свои новые роли: Шилин стал Петровым, так значилось в его документе, для которого загодя был припасен чистый бланк, а Михальцевич пока оставался Лосевым, хотя был у него также мандат на имя Сорокина.
Наконец верст через пять лес начал редеть, и вскоре послышался стук топоров. Думали, что это дровосеки, озирались по сторонам, чтобы их увидеть. Но прошли еще немного и увидели хаты. Работали трое плотников, строили новую хату. Небольшенький ошалеванный станционный домик стоял в отдалении, шагах в двухстах. Это был разъезд Липовка.
— Дошли, слава богу, — сказал Шилин и повернул к плотникам.
На бревнах сидело несколько женщин с узлами, корзинами, два-три подростка, старый дед с двумя торбами, перевязанными, чтобы взять через плечо. Это были, вне всяких сомнений, пассажиры, ждали поезда, и по тому, что ждали его здесь, а не возле станционного домика, можно было догадаться, что придет поезд не скоро. Плотники, завидев начальников в хромовых пиджаках, вогнали топоры в бревна, стали доставать кисеты.
— Добрый вам день, — поздоровался Шилин.
— И вам того же, — ответил плотник в зимней шапчонке.
Сруб был доведен до верхнего венца, теперь ставили стропила.
— Хороша хата будет, — похвалил сруб Шилин. — Не хата, а песня звонкая.
— Дак к этой песне еще и припевки нужны: сени, хлев, — ответил старик с двумя мешками.
— Известное дело, — согласился Шилин и снова — к плотникам: — А крыть чем будете?
— Матюгом покроем, — ответил плотник в зимней шапке. — Чем же еще. Ничего ни купить, ни достать.
Плотники и женщины засмеялись, их смех подхватил и Шилин, а между делом спросил насчет поезда. Ему ответили, что сегодня, мол, должен быть, а когда, так и сам начальник разъезда не знает.
Из станционного домика вышла женщина и направилась сюда, к людям. Шилин обратил на нее внимание потому, что женщина была не из деревенских, одета по-городскому, и не было у нее, как у этих пассажирок-крестьянок, больших узлов, а лишь сумочка в руке. Чем ближе подходила женщина, тем с большим интересом наблюдал за нею Шилин. Заметив такое внимание к себе, женщина замедлила шаг, остановилась, словно собиралась повернуть назад. Но не повернула, подошла, поздоровалась, растерянно потопталась на месте и села на бревно рядом со стариком.
Это была Катерина.
«Сивак!» — узнала она Шилина и, боясь, как бы он не догадался, что она его знает, опустила голову, подперла ее ладонями. Тогда, в Захаричах, она хорошо его приметила. Видела на улице через окно, рассмотрела, когда Сивак приходил за отцом и увел его в церковь. И этого, второго, толстячка с выпученными глазами, тоже тогда приметила. Теперь они одеты иначе: в кожанках, с красными звездами на фуражках. Так вот кто расхаживает с мандатом Сорокина!..
Шилин уже отвернулся от нее, разговаривал с плотниками. Зато проявил интерес Михальцевич, подошел, сел рядом.
— Скажите, мадам, нам долго еще придется тут ждать? — спросил. Впрочем, с такой прелестной во всех отношениях дамой я готов ждать бесконечно.
— А кто его знает, — ответила Катерина успокоенно: Шилин ее не узнал. — Вам-то куда ехать?
— Нам? Конечный пункт нашего пути — Москва. Оттуда мы. А сейчас в Гомель.
— Вот оно что. И что же вас в такую глушь привело?
— Служба, служба, — ответил Михальцевич и приблизил к ней лицо. Поехали с нами. Такую попутчицу иметь почтем за счастье… Какая у вас замечательная коса. — Взял косу за кончик, стал поглаживать. — Не читали у Блока про такую косу? Помните?.. Вползи ко мне змеей ползучей, в глухую полночь оглуши, устами томными замучай, косою черной задуши… Прекрасно!