Прямой эфир (СИ)

— Вот черт, — сквозь шум в ушах, раздается приятный мужской голос, и вот уже чьи-то руки хватают меня за ворот кофты и словно тряпичную куклу приподнимают в воздух.

— Больно? — не очень-то аккуратно поставив меня землю, парень заглядывает в мое растерянное лицо, и так и не дождавшись ответа, начинает вертеть, видимо, проверяя, сильно ли я покалечилось. — Голова в порядке?

Не знаю, что производит на меня большее впечатление: внезапное падение, грубая встряска за ворот кофты, аромат духов, ударивший в нос, нахальные пальцы, сейчас треплющие мои волосы, или лицо виновника моей острой боли…

— Чего делаешь-то? — придя в себя, отталкиваю этого наглеца, растирая рукой свой многострадальный копчик.

— Проверяю, нет ли раны на голове, — улыбается и виновато чешет затылок. — Я не хотел, правда. Янка виновата, — указав большим пальцем за спину, он все же вспоминает о приличиях.

— А я-то что? Вечно носишься, как угорелый! Скоро диплом получать, а никакой серьезности! — покинув свое рабочее место, секретарь выглядывает из-за распахнутой двери. — Цела хоть?

— Вроде бы, — с пылающими щеками, поправляю лямку своего рюкзака, вспоминая, что в коридоре меня дожидаются обеспокоенные одногруппники. — Скажите, а Морозов Виктор Палыч сегодня будет? Лекция у нас, уже пятнадцать минут его ждем…

— А ждете зачем? — словно я его спрашивала, вклинивается в разговор мой обидчик. — Закон есть, или вы первачье?

Теперь он с интересом меня изучает, и чем ниже спускается его взгляд, тем больше расползается улыбка… Я не успеваю проанализировать с чего вдруг мне становится так неуютно, и на автомате приглаживаю волосы, которые никогда не собираю в хвост, предпочитая давать им свободу, хоть и понимаю, что моя пятерня мало что изменит — уверенна, я похожа на пугало. На мне в меру плотный свитшот в мелкий цветочек, свободная юбка до колен и любимые кроссовки…

— Ты тут не умничай, Громов! Иди на кафедру, а то Ильин три шкуры с тебя сдерет. А ты своим передай, — теперь обращается ко мне, — ко второй половине пары — явится. По понедельникам у него такое бывает…

Я с трудом плетусь обратно, проклиная неуклюжего пятикурсника, в то время как тот, неторопливо бредет сзади, отчего-то цокая языком, чем только меня нервирует…

— Чего увязался? — не сдерживаюсь, резко развернувшись, и меня простреливает еще больше — может, копчик я все же сломала?

— Давай в медпункт провожу? — заметив гримасу отчаянья на моем лице, этот Громов, видимо, борется с укорами проснувшейся совести. — Я Игорь. Знал бы, что ты за дверью, не стал бы так торопиться. Хвосты закрываю, чтоб не отчислили, так что вечно на бегу. Давай донесу?

— Не надо! — взвизгнув, отбрасываю протянутую ко мне руку, хоть и смягчаюсь, понимая, что снес он меня не специально. — Без медпункта обойдусь. Пройдет.

— Тогда до аудитории провожу…

— Спасибо, но я сама. Хвосты ведь…

— Точно, — ослепительно улыбнувшись, Игорь начинает пятиться назад, продолжая удерживать на мне взгляд. А глаза у него необыкновенные, цвета выдержанного коньяка… — Без обид?

— Ага, — киваю, одарив ответной улыбкой, не такой открытой, как у него, но вполне искренней, и, махнув на прощание, провожаю взглядом удаляющуюся спину…

— Это была любовь с первого взгляда? — доносится издалека, и я изумленно трясу головой: та же студия, яркий свет, замершие на своих местах операторы, один из которых сейчас наверняка брал меня крупным планом…

— Нет, — устало отвечаю, так и не отойдя от нахлынувших на меня воспоминаний. — Лишь первая встреча, которой мы не придали значения.

Филипп опять кивает, при этом состряпав скорбную физиономию, отчего мне хочется с размаху влепить ему оплеуху — с недавних пор не терплю напускного сочувствия и притворных речей. «Тебя бросил муж? Какой подлец!», «Вы были такой замечательной парой, Лизонька!», «Черт бы побрал эту Петрову! Никогда не нравились ее песни!» — одно и то, даже руку они жмут мне одинаково: берут ладошку и жамкают, словно это не пальцы, а коровье вымя… А после принимают его приглашения на совместный ужин, выкладывают фото в соцсети, на каждом из которых льнут к известной поп-исполнительнице…

— Потом вы же наверняка обсуждали, смеялись, вспоминая, как он сбил вас с ног, — не унимается ведущий, жестом прося зал помолчать: машет указательным пальцем, даже не поворачиваясь к ожившей публике, и слегка приоткрывает рот в нетерпении.

— Бывало. Я думаю в каждой паре ведутся такие разговоры, — вымучено улыбаюсь, сглатывая горечь с языка. Теперь мы вряд ли когда-то сумеем выстроить с Игорем спокойный диалог.

— И что говорил ваш супруг? Какое впечатление вы тогда на него произвели?

— Он счел меня сумасшедшей. Такого нелепого свитера он прежде не видел, — я тянусь к стакану воды, заранее приготовленному для меня, и делаю жадный глоток. Смотришь ли ты сейчас, Громов? Упиваешься моей болью?