Пряники

Князь не торопил коня, скованный предчувствием скорой встречи с Ней. Он поднимал руку, касался ею своего лица и слышал горячий, исступленный шёпот: л-любимый!

Непривычное, не слышанное прежде слово это приводило самого князя в исступление. Он привставал в стременах, весь наклонившись вперед, но не гнал коня, стараясь подольше сохранить острое чувство ожидания встречи…

Дружинники, ехавшие следом в некотором отдалении, разговаривали, громко смеялись чему-то, и князь добро думал о них: смейтесь, несчастные, вы не постигли того, что испытываю я, вы не встретили ту, к которой бы стремились ваши сердца, иначе бросили бы своего князя, забыв о страхе и долге, зная только одну радость – радость встречи с ней, радость слияния воедино тел ваших и душ.

А тревога точит сердце: враг у реки.

Двор Гостя, окруженный густым садом, сам был сплошным садом из цветов, не виданных на Руси. Ров и частокол, ограждающие усадьбу от лихих людей, казались лишними, чуждыми и саду, и цветам, и самому дому, выстроенному из белого камня, с высокими овальными окнами разноцветного стекла, с остроконечными башенками по углам, и под стать они были только мрачному воину, упрятанному в черное железо, неотступно охраняющему вход в жилище.

Латник этот, знавший старого друга своего хозяина – князя, несмотря на внешнюю мрачность, был веселым человеком. Из-под забрала лукаво глянули его черные глаза, и сверкнули белые зубы, он что-то пробормотал на картаво-мягком южном языке и лихо пристукнул древком алебарды о железное плечо своего костюма.

– Здрав будь! – улыбнулся ему князь и, кинув повод подбежавшему дружиннику, бросился в дом.

Предстояла еще встреча с Гостем, разговор о делах и планах, о погоде, видах на урожай, о кочевниках, опустошающих дальние пределы, а теперь подступившихся к родным рубежам. Потом чай – ароматный напиток, не похожий ни на что русское. И постоянно вопрошающий взгляд из-под седых кустистых бровей.

О чем он вопрошал – этот взгляд?

О том ли, о чем вопрошали взгляды дружинников сегодняшним утром после получения известия о враге?

О чем вопрошали глаза матери и всех матерей, встретившихся ему по дороге?

Взгляд жены, молящей об одном: сохрани нас – супругу свою, Богом данную, и деток малых, спаси от грязных рук врагов твоих, от петель их и плетей!

Может быть, и взгляд Гостя молил о том же, о спасении его и его дочери, прекрасной Лидии, поселившихся на земле русской, вдали от суеты европейской и смуты, в надежде на покой и безопасность среди дремучих лесов и ягодных полян, на берегу тихой и чистой речки, наполненной плеском рыбы на утренней и вечерней зорьках, в остальное же время омывающей только солнечные лучи либо перебирающей тонкие лунные нити.

Спасу вас! Или умру! – рвался голос из груди.

Но древняя гордость русича не давала словам родиться раньше Дела.

Так и остались слова несказанными, но понятыми собеседниками.

И прежде, чем дверь дальней – её – горницы успела затвориться за спиной, губы его ощутили сладкий огонь ее губ, тело его коснулось ее тела, руки его сплелись с ее руками, раскаленным зигзагом вонзилась в пол у их ног молния, обдавая жаром и льдом, морской волной и колючим ветром, Давшая крылья и забравшая силы, чтобы на этих крыльях подняться к солнцу…

У любви немного слов.

Любимый, – одно дыхание.

Ладушка, – в самое ухо.

Милый…

– губы в губы.

Желанная…

Год прошел или день, вечность или мгновение?

Солнце спрятало свои лучи, оставив их наедине, луна краем глаза глянула в верхний угол окна и, устыдившись своего любопытства, смежила веки-тучи, оставив ради любви всю Землю в непроглядной тьме, и в этой тьме встретились те, кто не мог найти друг друга днем…

И прошло-промелькнуло отмерянное им время, и сомкнулись их глаза для краткого отдыха…

Красный конь нес их с бешеной скоростью сквозь дым и жар вперёд, к пропасти, откуда рвались языки жадного пламени, руки князя все крепче прижимали трепещущее тело Лидии, и вот он – край, за которым вечная близость, единение без разлук и тревог. А конь все несет их, и край пропасти отдаляется и опять приближается, пробуждая тревогу и тоску.

– Враг у рубежа, – молвили его губы.

Знаю, – сказали две капли влаги, выкатившиеся из ее глаз.

– …Зачем людям воевать? – слова с трудом продирались сквозь плотно сжатые пересохшие губы.

– Люди не знают любви и счастья и находят утешение в крови…

– Люди, не знающие счастья, хотят лишить его других людей. Это не справедливо!

– Так устроена эта жизнь.

– Надо дать счастье всем, не имеющим его, и тогда наступит мир.

– Ни один смертный не может дать счастье всем.

Заря, разноцветно заглядывающая в окна, проводила их усталым взглядом в рабочую горницу, незаметно скользнула следом, осветив разбросанные по столу листы желтоватой бумаги, длинное гусиное перо, лежащее поперек одного из листов, глиняный сосуд с чернилами и большую морскую раковину-песочницу. Забытые свечи оплыли и погасли, похожие на свесившиеся с крыш сосульки.

«Мир дан людям Богом, – прочитал князь. – Также как любовь и счастье. Дьявол наслал на землю зло, зависть, корысть – все, чем наделен сам. Зло рождает зло.