Пряники

Дочка во двор побежала, а он под стол.

Одним словом, заходит Вера в дом с банкой капусты и видит: бутылка стоит на столе почти пустая, а Фёдор – Федька-то ее разродимый из-под стола на нее глаза таращит, язык высунул и …гавкает.

Верка, конечно, женщина сильная, крестьянского характера, в обморок не упала, но все же ей несколько дурно сделалось.

Ну и первое душевное движение, само собой, – в контору, к телефону. Вызвала она «скорую», а там ее спрашивают:

– А что с мужем случилось?

– Гавкает, – простодушно отвечает Вера, а сама не верит, что ей поверят, – прямо вот лает, как Шарик…

– Какой Шарик?

– Собака у нас – Шарик.

– А, – голос на другом конце провода, – так вам в ветлечебницу надо…

– Какую ветлечебницу! – отчаянно завопила Вера. – Муж у меня гавкает, лает он.

– Понятно, понятно, гражданочка, вы не волнуйтесь так. – У него раньше такое случалось? – спрашивает диспетчер.

– Не, раньше он только пел.

– Что пел?

– Ну, арии там разные, «Дубинушку». Как Шаляпин.

– Понятно, понятно… гм… На учете состоит? – опять спрашивают ее по телефону.

– Да нет, вроде, – говорит неуверенно Вера, потом вспоминает, – А состоит, состоит…

– Где?

– В военкомате состоит, – облегченно говорит Верка.

– Хорошо, – спокойно, хотя и недовольно говорит голос, – высылаем бригаду.

– Какую бригаду? – Спрашивает Вера, да только слышит гудки.

Она, конечно, домой, Фёдора же собирать надо, заходит, а он, голубчик, сидит за столом, вино допивает и капустой заедает.

– Ты где это, Вер, ходишь? – с улыбочкой говорит он. – Я уж тебя не дождался, извиняй.

– Феденька, милый! – заголосила Верка. – У тебя прошло все?

– Чего прошло? – как ни в чем не бывало, косит Федька пьяным глазом.

– Да лаял ты, Федь, – присела на табуретку Вера, – так лаял, я испугалась, «скорую» вызвала.

«Во как!» – подумал Фёдор.

– Ты что, Верка, сдурела что ли? – спрашивает он. – Тебя ж оштрафуют сейчас…

– За что?

– За ложный вызов, дура! – Фёдор засуетился, сделал вид, что волнуется, заодно вино допил. – Что же делать-то?

– Вот что, Вер, – сделал он умное лицо, сурово посмотрел жене в глаза. – Давай-ка в шкаф – быстро.

– Зачем, Федь?

– Чтобы не оштрафовали, балда, – он засуетился, забегал, закрывая и открывая разные двери и дверцы, даже в тумбочку заглянул. – Ты что не понимаешь! Ты что семью обезденежить хочешь! По миру пустить?!

Пока суетились, руками хлопали, слышат, сирена воет – «скорая». Да не просто «скорая», а психбригада едет, это уж потом точно узнали, когда приехали. Федька жену в платяной шкаф засунул, дверцы прикрыл и сидит, капустой хрустит.

Ну, заходит врач, щупленький такой, но зато с ним два амбала в белых халатах, морды кирпичом и руки наготове.

– Что случилось? К кому вызывали? – засыпал щуплый вопросами.

– Да что случилось, беда случилась, – вежливо так и с сожалением отвечает Фёдор – морда у-умная…

– Короче! – говорит один из амбалов. – Кого забирать?

– Да я не знаю, – опять же Федор с сомнением говорит, – может, и забирать не надо.

– Вы не стесняйтесь, – щуплый, – говорите, как есть, а мы разберемся…

– Чего разберемся, – зарычал второй санитар, – мы что зря столько ехали!

– Беда, одним словом, – с надрывом говорит Фёдор, а сам на санитара с укоризной смотрит. – Жена у меня задурила, Верка…

– Как задурила-то?

– Да все прячется куда-то, то на чердак залезет, то в шкаф заберется, боится, что ли кого?!

Щуплый очки снял, он в очках был, протер стекла, внимательно и очень серьезно посмотрел на Фёдора.

– Дело не шуточное, – помолчал и очень мягко спросил: – А сейчас-то она где, голубчик?

– Да вот опять в шкаф забралась, сидит там, – развел руками Фёдор и указал глазами на шкаф, где сидела ни жива, ни мертва Верка.

Не прошло и секунды, как амбалы извлекли Веру на свет божий, и не успел Фёдор слова сказать, как щуплый всадил ей укол в руку.

Верка, которая до этого пыталась вырваться из рук амбалов и что-то там кричала, в один момент обмякла, заулыбалась и мирно пошла под руки с двумя санитарами к выходу.

Фёдору, конечно, было не совсем хорошо, когда Веру увозили из дому. Чувство мести как-то сразу ушло из души, и он уже пожалел, что так жестоко пошутил, особенно, когда увидел враз опустевшие Веркины глаза и бессмысленную улыбку после укола, но и поделать ничего не смог, руки-ноги не шевелились, то ли от таких быстрых действий санитаров-амбалов, то ли от испуга – а вдруг и его так схватят, скрутят и увезут.

На второй день, на трезвую голову у него на этой самой голове волосы зашевелились – что ж наделал-то! – собственную жену, мать их дочурки (да и любил он обоих, как оказалось, очень сильно) в дурдом, в психушку отправил!

А ещё и дочка вопросы разные задает.

А ещё и соседи вдруг интересоваться стали: где ж это Верка-то пропадает?

А ещё и пить расхотелось.

После обеда сел Федька на свой «Беларусь» да и двинул в город – благо он под боком был.

Главврач – мужик полный, седой и с добрыми, как у тихопомешанного психа, глазами, на просьбу Фёдора отдать жену ответил коротко:

– Сорок пять дней.

– Чего сорок пять дней? – Уже догадываясь, оглушено спросил Фёдор.

– Курс у нас – сорок пять дней, – мягко улыбнулся главный врач.