Приди, полюби незнакомца

Хозяйские апартаменты были надежно защищены от утреннего солнца. Лишь отдельные лучи проникали сквозь плотные шторы, закрывавшие окна и тяжелые двустворчатые двери. Лирин зашевелилась и протянула руку к другой стороне кровати. Убедившись, что там никого нет, она села и быстро осмотрела комнату. Пусто. Лирин напряженно вслушивалась, но ничто не выдавало присутствия Эштона в апартаментах. Видно, посреди ночи он перенес ее к себе в постель, решительно положив таким образом конец разговорам о раздельных комнатах и дав ей понять, где ее место. Это была просторная, изящно обставленная комната. Повсюду были расставлены цветы, но бархатные кушетки, гобелены, кожаные кресла и деревянные панели придавали комнате сдержанную теплоту. То, что она принадлежала человеку, в которого Лирин страстно влюбилась, лишь добавляло ей очарования и придавало уют.

Заколов упавшие на лицо волосы, Лирин откинулась на подушку с мечтательным вздохом. Пока Эштон не появится снова, у нее будет о чем повспоминать. Хозяин Бель Шен полностью овладел ее умом и телом, и сердце ее отныне безраздельно принадлежало этому человеку. Совершенно очарованная им, она рисовала в воображении образ гибкого, с бронзовой кожей мужчины, с выпуклыми мускулами, плоским животом, железными бедрами. Она покраснела, вспомнив более интимные подробности, и губы при мысли о его горячем теле сложились в загадочную улыбку. Когда посреди ночи он встал, чтобы подбросить дров в камин, Лирин поразилась его атлетическим мышцам, рельефно выступавшим на спине.

Стук двери в дальней комнате вернул Лирин на землю. Узнав тяжелые шаги Уиллабелл, она спохватилась, что на ней ничего нет, и поспешно потянула на себя одеяло. Схватив рубаху Эштона, висевшую на спинке кровати, Лирин набросила ее на себя, но, прислушавшись, поняла, что экономка вошла в ванную. Дверь за ней закрылась, и Лирин с облегчением вздохнула. Ей не хотелось встречаться с Уиллабелл в таком виде почти сразу после того, как она поклялась не спешить признавать Эштона своим мужем. Тем не менее она вполне понимала, что рано или поздно ей придется взять на себя роль хозяйки дома.

В соседних комнатах началось движение — это слуги принесли горячую воду для ванны. Экономка приглушенным голосом давала им указания, затем голоса стихли, и в дверь легонько постучали. Не торопясь откликаться, Лирин бросила на себя взгляд в зеркало, вделанное в спинку кровати: волосы встрепаны, щеки, как, впрочем, и тело под рубашкой, красные. Все ясно, ни у кого не возникнет сомнения, что ночь она провела в любовных играх с мистером Уингейтом, если Уиллабелл недостанет скромности, сохранить хоть тень достоинства Лирин будет нелегко.

Собравшись с духом, Лирин открыла двери и увидела, что Уиллабелл раскладывает чистое белье и одежду. Она что-то напевала себе под нос, но, увидев молодую хозяйку, тут же умолкла и, как обычно, приветствовала ее веселой улыбкой и болтовней, что сразу же успокоило Лирин. Экономка явно восприняла появление Лирин в хозяйской спальне как нечто само собой разумеющееся.

Вскоре Лирин уже наслаждалась горячей ванной. Едва она растянулась в ней, охваченная ленивой истомой, как внизу послышались громкие шаги. По лестнице поднимался Эштон, что заставило Луэллу Мэй кинуться сломя голову наверх, чтобы стуком в дверь хозяйских апартаментов предупредить о его появлении. Уиллабелл быстро выскользнула из комнаты, оставив свою подопечную на произвол судьбы.

Войдя в комнату, Эштон прислушался: в ванной кто-то весело напевал. Прислонившись к дверному косяку, он с наслаждением вглядывался в обнаженную красоту, столь щедро представшую перед его взором. Он точно рассчитал время. Его жена принимала ванну, и мягкий утренний свет, проникавший сквозь окно, в сочетании с ее кожей цвета натуральной слоновой кости придавал ей вид лесной нимфы, совершающей туалет в тени деревьев.

Наконец Лирин, ощутив чье-то присутствие, но думая, что это Уиллабелл, подняла голову. К огромному своему изумлению, она встретила улыбающийся взгляд карих глаз. Под настойчивым взглядом мужчины, задержавшемся на ее влажной груди, ей стало не по себе, и она покраснела.

— Вы — свет моего дня, мадам... и ночи тоже.

При этом напоминании она и вовсе залилась краской. Он был одет по-рабочему — в бриджи, высокие башмаки и рубаху с длинными рукавами и казался воплощением уверенного в себе самца, что еще острее заставляло ее ощущать собственную наготу и робость. Стараясь избежать его взгляда и унять как-нибудь бешеное биение сердца, она спросила, указывая на его одеяние:

— Ты что, ездил куда-нибудь?

— Только взглянуть на вырубку, — ответил он, глядя на мыльную пену, колышущуюся у нее на груди, когда она одновременно пыталась и мыться, и прикрыть наготу. — Сегодня я собираюсь свозить тебя в Натчез. Надо кое-что купить перед поездкой в Новый Орлеан.

— Но мне казалось, что мы отказались от этой идеи...