Придворное общество

В доиндустриальных обществах самым почтенным богатством было то, которое человек не заработал сам, и ради которого ему не было надобности трудиться, то есть унаследованное богатство, преимущественно доход от ренты с наследственных земельных владений. Не труд как таковой, но только труд для зарабатывания денег, как и сами заработанные трудом деньги низко котировались в оценке придворных слоев доиндустриальных обществ. В особенности это относится к образцовому придворному обществу XVII и XVIII веков — французскому. Если Монтескье замечает, что многие семейства «дворянства шпаги» живут на капиталы, то это в первую очередь означает, что они продают земли, а кроме того, может быть, драгоценные камни и другие наследственные ценности, чтобы заплатить свои долги. Их доходы от ренты уменьшаются, но обязанность представительства не оставляет им никакой возможности ограничить свое потребление без ущерба для чести. Они вновь входят в долги, продают все больше земли, их доходы продолжают уменьшаться. Приумножать их активным участием в доходных коммерческих предприятиях им запрещено законом, а кроме того, означает личное бесчестье. Таким же бесчестьем было бы ограничение расходов на домохозяйство и представительство. Давление, которое оказывает на людей конкуренция за статус, престиж и связанную с ними власть, в этом обществе не слабее, чем давление конкуренции за прибыль с капитала и связанную с ней власть в деловом мире индустриальных обществ. Помимо наследств, богатых невест и знаков милости короля или иных высокопоставленных вельмож, денежные займы являются самым естественным средством, имеющимся в распоряжении у людей в этой ситуации для того, чтобы непродолжительное время поддерживать при снизившихся доходах привычное статусное потребление. Без него семья неизбежно отстанет от соперников в непрерывном состязании за статус и потеряет в самоуважении и в уважении других. Во многих случаях, как мы сказали выше, только милость короля может спасти впавшие в долги знатные семейства от впадания в ничтожество.

Не все семейства придворного общества претерпевают это падение. О каких процентных долях в каждом случае идет речь, теперь сказать нельзя. Существенны тут не цифры, хотя и они имеют значение, а прежде всего тип взаимозависимостей, давлению которых подвержены люди в этом обществе. Угроза падения ощутима, даже когда семейство успешно проводит свой корабль по стремнинам. При дворе, в дипломатическом корпусе, в войсках, в церкви есть множество мест, которые, как правило, зарезервированы за представителями семейств «дворянства шпаги». Во многих случаях условиями доступа к ним оказываются принадлежность к придворному обществу или связи с людьми, принятыми при дворе. Эти позиции обеспечивают доход, но в то же время налагают и обязанности представительства. И, в конце концов, отдельные знатные семейства, особенно семейства, чей статус и ранг никто не посмеет подвергнуть сомнению, нарушают табу на участие в крупных промышленных предприятиях. Мелкие дела и предприятия по-прежнему считаются недостойным занятием.

В качестве первого введения в проблемы элиты, которая в некоторых отношениях отличается от более знакомых нам формаций индустриальных обществ, этого краткого обзора сети взаимозависимостей, в которые вовлекают себя люди придворного общества, будет для начала достаточно. Он предвосхищает кое-что из того, что будет освещено подробнее в дальнейшем отчасти с других сторон. Обзор этот может оказаться полезным одновременно и как введение в тот более дистанцированный от предмета стиль мышления, который нужен нам, когда мы пытаемся сделать более для себя понятными структуру и опыт иначе устроенного общества.

7.

На первый взгляд может показаться странным, что здесь в качестве исходного пункта для исследования общественных взаимозависимостей было избрано исследование структуры жилых построек. Особенно неожиданной является, возможно, связь между аристократическим устройством дома и абсолютистской структурой господства. Сегодня укоренилась привычка строго разделять в теории то, что называют «обществом», и то, что называют «государством», не всегда сочетая, впрочем, с разделением этих понятий также и ясное представление об их связанности. Все привыкли к мысли, что социальные феномены можно разложить по определенным понятийным полочкам и что нет нужды спрашивать при этом об их взаимном отношении. Эти феномены классифицируют, например, на политические, экономические, социальные, художественные и какие-нибудь иные, как будто это само собою разумеется, — обыкновенно не проверяя при этом адекватности таких родовых понятий наблюдаемым фактам и не имея перед глазами четкой схемы отношений между различными классами. Эту классификацию — связанную, без всякого сомнения, со специфической профессиональной дифференциацией индустриальных национальных обществ, — не задумываясь, переносят на общества, стоящие на иной ступени дифференциации, и это в весьма значительной степени затрудняет их понимание.