Придворный

Посмотрите: нет на свете ни одного мерзавца, ни одного столь дрянного от рождения человека, ни одного столь несдержанного и несправедливого, который, если его спросят, таков ли он, подтвердит: «Да, я таков». Любому сколь угодно злому хочется, чтобы его считали справедливым, сдержанным и добрым. Но так не было бы, если бы этим добродетелям можно было научить; ибо не стыдно не знать то, чему ты не учился, но зазорно быть лишенным того, чем тебе подобает быть украшенным от природы. Поэтому каждый и старается скрыть естественные недостатки как души, так и тела, что мы видим на слепых, хромых, скрюченных и на других калеках или уродах. Хотя эти недостатки можно было бы приписать природе, однако никому не хочется носить их на себе самом, поскольку кажется, будто этим недостатком, словно некой печатью и клеймом, сама природа свидетельствует о его злонравии.

Подтверждает мое мнение и миф, согласно которому Эпиметей наделил людей дарами природы так скупо, что сделал их нуждающимися во всем гораздо больше всех остальных животных{461}; и тогда Прометей похитил у Минервы и Вулкана тот изобретательный ум, с помощью которого люди стали находить себе средства к жизни. Но у них не было ума гражданского, чтобы селиться совместно в городах и жить по нравственным правилам, так как этот ум в твердыне Юпитера охраняли весьма бдительные стражи, столь страшные для Прометея, что он не осмеливался приблизиться к ним. И тогда, умилосердившись над жалким положением людей, которые, не имея гражданских добродетелей и не будучи в состоянии собираться вместе, становились легкой добычей зверям, Юпитер послал на землю Меркурия принести им справедливость и стыд, чтобы двумя этими вещами устроились города и граждане могли жить и действовать сообща. Он хотел дать их людям не так, как другие искусства, в которых одного сведущего хватает на множество несведущих (как, например, врачевание), но так, чтобы они были запечатлены в каждом, и установил закон, чтобы всех не имеющих справедливости и стыда, как несущих городам погибель, изгоняли и казнили{462}

. Так что эти добродетели, синьор Оттавиано, дарованы людям Богом и даются от природы, а обучить им нельзя.

XII

– Стало быть, по-вашему, синьор Гаспаро, – воскликнул, почти не сдерживая смеха, синьор Оттавиано, – люди настолько несчастны и имеют столь извращенное устройство ума, что своим искусством умудряются приручать диких зверей – медведей, волков, львов, могут научить птицу летать по воле человека и из лесов, от своей естественной свободы, возвращаться в клетку, в плен, – но тем же искусством не могут или не хотят научиться помогать себе самим, усердно и старательно работая над улучшением собственной души? Это все равно как если бы врачи со всем тщанием учились лечить болезни ногтей или молочную корочку у младенцев, совершенно пренебрегая лечением лихорадок, плеврита и прочих тяжких недугов: каждый ведь понимает, что это было бы безрассудством.

Итак, я считаю, что нравственные добродетели не целиком даются от природы, ибо ни одно свойство не может быть привито тому, кому оно совершенно чуждо. Мы можем это видеть на примере камня: хоть десять тысяч раз подбрось его кверху, он не приучится делать это сам. И если бы добродетели были так же естественны для нас, как для камня – тяжесть, мы никогда не могли бы приучиться к пороку. Но и пороки также не являются для нас естественными, ибо в таком случае мы никогда не смогли бы стать добродетельны; и было бы вовсе несправедливо и глупо наказывать людей за те промахи, которые совершаются по самой природе, без нашей вины. И ошибочны были бы законы, которые казнили бы злодеев за прошлые злодеяния, поскольку нельзя сделать бывшее небывшим: они смотрят в будущее, чтобы тот, кто поступил дурно, не делал этого впредь или дурным примером не побудил к злым делам других. Таким образом, законы подразумевают, что добродетелям научиться можно. И это совершенно верно, ибо мы рождаемся способными воспринять их, так же как и пороки. И поэтому привычка к добродетели или к пороку делает одно из них нашим характером: сначала мы совершаем добродетельные или порочные поступки, а от этого уже сами делаемся добродетельными или порочными. Со свойствами же, данными нам от природы, бывает иначе; сначала мы имеем способность к применению их, а затем уже применяем. Как, например, в области чувств: сначала нам дается способность видеть, слышать, осязать, а затем мы видим, слышим и осязаем, хотя многие из этих действий совершенствуются при обучении. Поэтому толковые педагоги не только учат детей письму, но учат и приличным и достойным манерам в еде, питье, разговоре, походке.

XIII