Придворный

– А мне представляется, – возразил на это мессер Пьетро Бембо, – что, поскольку свобода дарована нам Богом как высший дар, нет оснований ее забирать у человека или устраивать так, чтобы один имел ее больше, чем другой, – как это происходит при правлении государей, большинство из которых держат подданных под весьма суровым гнетом. Напротив, в благоустроенных республиках люди такой свободой пользуются. Кроме того, при вынесении приговоров в судах, при принятии решений мнение одного чаще оказывается ошибочным, чем мнение многих; ибо смятение мыслей – от гнева ли, от негодования или от похоти – легче входит в душу одного, нежели в души множества людей, которое, подобно большому количеству воды, менее подвержено порче, нежели малое. Скажу, что и пример животных не кажется мне подходящим, ибо олени, журавли и прочие не навсегда выбирают себе, за кем следовать и кого слушаться, но попеременно дают главенство то одному, то другому, что скорее выглядит республикой, чем монархией. Это-то и можно назвать настоящей и равной для всех свободой, когда те, что какое-то время повелевают, затем снова повинуются. Равно и пример пчел не кажется уместным, ибо этот их царь не одного вида с ними; и тому, кто хотел бы дать людям поистине достойного государя, нужно было бы сыскать его среди другого вида, с природой более совершенной, чем человеческая. Тогда было бы разумно, чтобы люди ему повиновались, так же как овцы в стаде повинуются не одной из овец, а пастуху, то есть человеку, представителю вида более достойного, чем они. В силу этих доводов, синьор Оттавиано, я считаю республиканское правление более желательным, чем королевское.

XXI

– Против вашего мнения, мессер Пьетро, приведу лишь один довод, – ответил синьор Оттавиано. – Существуют только три способа хорошо управлять народом: первый – монархия, второй – правление добрых граждан, которых в древности называли оптиматами, третий – народоправство. А их искажение, тот противоположный порок, в который каждый из этих способов правления впадает, когда повреждается и растлевается, – это когда монархия становится тиранией, когда правление добрых граждан сменяется правлением немногих могущественных и отнюдь не добрых и когда народоправство узурпируется чернью, которая, смешивая сословия, вверяет распоряжение всем произволу толпы{468}

. Несомненно, из этих трех дурных способов правления худший – тирания, что может быть доказано многими доводами; стало быть, выходит, что из трех добрых способов лучший – монархия, ибо противоположен худшему, а, как вам известно, следствия противоположных причин противоположны и сами между собой.

Теперь относительно сказанного вами о свободе. Истинной свободой следует называть не то, когда человек живет как хочет, а когда он живет, следуя добрым законам. Повиноваться не менее естественно, полезно и необходимо, чем повелевать; и некоторые вещи природой созданы, отделены и определены для того, чтобы повелевать, как иные вещи – чтобы повиноваться. Есть, правда, два способа господства: один – властный и насильственный, подобный тому, как господа обращаются с рабами, и таким же образом душа повелевает телу; и другой, более мягкий и миролюбивый – так добрые государи правят гражданами на основе законов, и таким же образом повелевает разум вожделению. Полезны оба этих способа, ибо тело самой природой приспособлено для повиновения душе, так же и вожделение – разуму. И есть много людей, деятельность которых направлена только на пользование телом; они так же отличаются от добродетельных, как тело отличается от души. Будучи существами разумными, они причастны разуму настолько, что лишь знакомы с ним, но им не обладают и не извлекают из него пользу. Они рабы по самой природе, и им полезнее повиноваться, чем повелевать.

XXII

– Ну а каким образом следует повелевать разумными и добродетельными и теми, которые не суть рабы по природе? – спросил синьор Гаспаро.