Пригоршня скорпионов

Через десять минут, слегка отяжелевший, он стоял перед фотостудией «Фата-моргана». Довольно долго он упорно и громко стучался в запертую дверь. (Наверно, опять накачалась морфином. Но это уже в последний раз.) Из подворотни на улицу вышел старик дворник.

— Да нет, я не видел, чтобы фройлен Сюзанна куда-то выходила. А ее служанка ушла час назад… — пробурчал он, тщательно рассмотрев удостоверение Анвальдта.

Анвальдт снял пиджак и смирился с ползущими по лицу струйками пота, не пытаясь даже промокать их платком. Он присел на каменную скамью во дворе рядом с дремлющим пенсионером в соломенной шляпе. Оттуда-то он и заметил, что одна форточка в квартире Леи неплотно закрыта. Он с трудом забрался на окно: болела распухшая пятка, наполненный желудок создавал лишнюю тяжесть. Анвальдт запустил руку в форточку и повернул латунную ручку запора окна. С минуту еще он сражался с плещущейся занавеской и стоящими на подоконнике горшками с папоротниками. В этой квартире Анвальдт чувствовал себя как дома. Первым делом он снял пиджак, жилетку и галстук. Повесил их на спинку стула и двинулся на поиски Леи. Он направился в ателье, где, как полагал, она лежала в наркотическом сне. Но, не дойдя туда, завернул в ванную: горох с колбасками посылали мощный физиологический сигнал.

Леа Фридлендер оказалась в ванной. Ее ноги свисали над унитазом. Икры и лодыжки были в фекалиях. И она была голая. Толстый электрический шнур, обвивавший ее шею, другим концом был закреплен на канализационной трубе под самым потолком. Покойница спиной касалась стены. Губы, накрашенные помадой карминного цвета, открывали десны и зубы, между которыми торчал синий распухший язык. Анвальдт выдал в биде содержимое желудка. Потом уселся на край ванны и попытался собраться с мыслями. Уже через две-три минуты он был убежден, что Леа не покончила с собой. В ванной не было табуретки, не было вообще ничего, откуда она могла бы спрыгнуть. Унитаз также отпадал: для этого он был слишком низкий. Получалось, что ей нужно было привязать электрический шнур к канализационной трубе, а потом, держась за нее одной рукой, второй надеть себе на шею петлю. (Такой трюк был бы труден даже для акробата, а что уж говорить о морфинистке, которая к тому же сегодня пропустила через себя с полдюжины клиентов. Похоже на то, что кто-то очень сильный задушил Лею, подвесил в ванной электрошнур, а потом поднял ее и сунул шеей в петлю. Вот только он забыл притащить сюда стул, который придал бы достоверности этой имитации самоубийства.)

Вдруг он услышал, как на окне, через которое он влез, плещется занавеска. Сквозняк. (Значит, в квартире должно быть еще одно открытое окошко.)

В дверях стоял высокий смуглокожий мужчина. Внезапно он замахнулся. Анвальдт отскочил и наступил на валявшуюся на полу шелковую комбинацию. Его правая нога поехала назад, вся тяжесть тела перенеслась на опухшую левую пятку, и пятка не выдержала. Левая нога подогнулась. Анвальдт невольно склонился перед турком. Тот, сплетя руки, ударил снизу в челюсть. Анвальдт упал на спину в огромную ванну. И прежде чем понял, что произошло, увидел над собой лицо турка и огромный кулачище с кастетом. От удара в солнечное сплетение у него перехватило дыхание. Кашель, хрипение, размытое лицо, хрипение, хрипение, ночь, хрипение, ночь, ночь.

Бреслау, того же 10 июля 1934 года, восемь вечера

Ледяная вода привела Анвальдта в чувство. Привязанный к стулу, он сидел голый в камере без окон. На него смотрели двое в расстегнутых черных мундирах СС. У того, что пониже, длинное интеллигентное лицо было искривлено в гримасе, смахивающей на улыбку. Он напомнил Анвальдту гимназического учителя математики, который корчил такие же мины, когда кто-нибудь из учеников не мог решить задачу. (Я предостерегаю Вас: эти люди беспощадны и могут любого заставить отказаться от ведения расследования. Если же — не дай бог — Вы попадете в гестапо, твердите одно: Вы являетесь агентом абвера, разрабатываете польскую разведсеть в Бреслау.)

Гестаповец несколько раз прошелся по камере. Смрад пота в ней был прямо-таки осязаемый.

— Плохо, Анвальдт, да? — Он явно ждал ответа.

— Да… — выдохнул Анвальдт. Язык наткнулся на обломок переднего зуба.