Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

Вернулся поздно ночью. В лицо ударил теплый и влажный запах выстиранного белья, которое сушилось над буржуйкой. Клава спала. Собрав сухое тряпье, постелила себе на полу. Укрыв ее шинелью, лег, не раздеваясь, на кровать. Что делать? Было жаль девушку. Думал не о том, что это дочь классового врага, который служил контрреволюции, а о том, сколько горя выпало на долю такой молоденькой девушки. Ходил на биржу труда, чтобы записать ее. Но специальности нет, будет ждать работы, пока не поседеет. Теперь ведь и мастера высокого разряда пол готовы мыть. Долго ворочался на кровати и, так ничего и не придумав, заснул.

Прошло несколько дней. И вот сегодня опять не выходит из головы Клава. Отвести домой, в бывший банковский особняк? Но он ведь конфискован, и в него действительно вселились рабочие механического завода с семьями. Вселить ее в одну из этих квартир? В квартиру — можно, но как вселить в семью? Рабочие ведь и сами голодают.

Решетняк не заметил, как подошел к своему дому, где жил в комнате с подслеповатым окном, которая когда-то служила хозяевам кладовкою. Мелькнула чья-то тень. Клава!

Девушка прошмыгнула с ведром в сени, а когда Решетняк переступил порог, в комнате зажегся свет. Он замер на месте. И не потому, что Клава раздобыла где-то огарок свечи. Даже в слабом мигающем свете было видно, какой чистой и приятной стала его запущенная каморка. На стенах и в углах не было больше паутины. Затоптанный черный пол был выскоблен ножом и добела вымыт. Небольшое оконце, впервые освобожденное от пыли, весело поблескивало.

Решетняк улыбнулся и пожалел, что отдал кусочек хлеба мальчику и Клава останется голодной. И вдруг услышал:

— Садитесь ужинать.

— Лапу сосать?

— Кулеш.

— Какой же кулеш, если вчера последнее пшено доели?

— Раздевайтесь, сейчас подам.

— Где взяла? — спросил строго.

— Не бойтесь, не украла. У соседей одолжила.

Он посмотрел в ее вымытое лицо, в ее глаза, которые показались ему детскими и такими же чистыми, как все кругом. И хотя над бровью ее по-прежнему расплывался синяк, неожиданно подумал — или, скорее, не подумал, а почувствовал, — какая красивая девушка! Рассердился на себя за это, проворчал:

— Я сыт. Завтра пойду с тобой на фабрику, как-нибудь устрою, так не годится…

Потом бросил на пол свою шинель:

— А ты ложись на кровать, от земли холодом тянет, простудишься.

«Нужно поскорее отдать эту комнату коммунхозу, а самому к ребятам перейти», — окончательно решил он и, успокоившись, начал прислушиваться к вою ветра в трубе и к отдаленному завыванию голодной собаки.

Он долго ворочался с боку на бок. Перед глазами все еще стояла Клава. Ее большие глаза, бледное лицо и худенькие детские руки. Что-то необыкновенное было в этой совсем молоденькой девушке, и даже не верилось, что жизнь бросала ев в самые глубокие ямы. Казалось, никакая грязь к ней не пристала, и, вопреки всему, осталась она чистой, будто наново родилась.

Всплыло в памяти далекое детство. С трепетом смотрел маленький Алексей из окна хаты, как клонит ветер к земле тоненькую веточку. Вот-вот сломается. Но какая-то неведомая сила оберегала деревце. После каждого порыва ветра оно выпрямлялось и снова становилось стройным и казалось даже выше ростом. «Так и Клава», — думал Решетняк.

Долго спать в эту ночь ему не пришлось. Вскоре загрохотали по улице чьи-то шаги, потом кто-то подбежал к окну и постучал:

— Товарищ Решетняк, тревога! Срочно в управление!

— Бегу!

Он мгновенно оделся, тихонько прикрыл за собою дверь и помчался бегом по улице. Только теперь подумал, что, наверно, надо было разбудить Клаву и сказать ей, что его срочно вызывают. Но полчаса спустя ему удалось мимоходом заехать на свою улицу.

Конь храпел, вставал на дыбы, молотил передними ногами воздух, насквозь пробивал лежавший на мостовой снег и высекал копытами искры. Алексей Решетняк с силой натягивал вожжи.

— Тпру, бандюга!

На крыльцо выбежала Клава, едва различимая в ночной темноте.

— Не беспокойся. Вернусь дня через два.

Хотела крикнуть: «А фабрика?» Но промолчала. Ее охватила тревога за него.

Он словно угадал ее мысли.

— Ничего не поделаешь, Клава. Нужно. Никого не бойся. Жди.

Хотела сказать: «Будьте осторожны, Алексей Иванович!» Но промолчала. Не могла вымолвить ни слова.

Жеребец танцевал под всадником. Решетняк совсем недавно отобрал его у арестованного главаря банды. А где украл необъезженного скакуна бандит — этого Решетняк не знал. Может быть, прямо на племзаводе. Только один Решетняк согласился взять этого коня — остальные милиционеры даже и подойти боялись к нему.

Луч далекой зари упал на морду вздыбленного коня, и девушка увидела сверкающий, злой, вытаращенный глаз. Она еле слышно вскрикнула: ей показалось, будто бы это не конь встал на дыбы и топчет яростными копытами обледенелую улицу, а сама земля поднимается, и взнузданный мир, сопротивляясь могучей силе, которая направляет его на трудный путь, топчет под собою все без разбору — так же, как растоптал жизнь ее семьи.