Приют (СИ)

– Да, сударыня, – Яринка, так и не подняв головы, побрела по коридору. Я, было, двинулась за ней, но Агафья остановила меня жестом руки. Потом ещё раз внимательно оглядев свою группу, развернулась и ушла, оставив за собой подавленное молчание.

На первой перемене я предприняла попытки расшевелить Яринку, вернуть ей хоть часть того летучего настроения, которым она заражала с утра. Я что-то рассказывала, шутила, дурачилась, но всё это разбивалось о Яринкину замкнутость. Она отвечала невпопад, не улыбалась шуткам, и я видела, что мысли моей подруги далеко. В конце концов, я тоже прекратила болтовню, ушла в себя. Так в молчании мы провели школьный день, так вернулись в дортуар. И тут Яринка сломалась.

Она взяла с кровати свой костюм феи, уткнулась в него лицом, и расплакалась.

Настуся и Зина замерли, я беспомощно затопталась рядом, не зная, что предпринять. Яринка конечно плакала и раньше, все приютские дети, осиротевшие в сознательном возрасте, иногда плачут по ночам, и я не раз слышала в темноте Яринкины всхлипы. Но чтобы моя бесстрашная и дерзкая подруга плакала вот так, у всех на виду – такого на моей памяти ещё не бывало.

Я присела рядом и осторожно приобняла её за плечи. От Яринкиных рыданий дрожали листья злополучного наряда, которым она продолжала закрывать лицо. В дортуаре висело неловкое молчание. Первой его нарушила Зина. Она поднялась на ноги, и тихонько сказала Настусе:

– Пойдём в гостиную, телик посмотрим.

– Так ведь телевизор сейчас ещё рано… – начала было Настуся, но Зина настойчиво повторила:

– Пойдём.

Я благодарно взглянула на неё, и получила в ответ понимающий кивок. А когда за девочками закрылась дверь, решительно потянула Яринку за руки, которыми она прижимала к лицу костюм феи. Яринка упиралась, пыталась отвернуться, но я настояла на своём, а увидев перед собой её заплаканное лицо, с нажимом сказала:

– Ну, ты чего? Наплюй на Агафью, всё равно все видели, какая ты молодец, и что можешь сшить.

– Я не из-за Агафьи, – всхлипнула она, – Я вообще… из-за всего. Надоело.

Тут я её прекрасно понимала. Казалось бы, мы обе провели в приюте уже достаточно времени, чтобы привыкнуть к местным распорядкам, но мне как не хватало прежней свободы, так и продолжает не хватать. Как хотелось иметь возможность бегать сломя голову, так и хочется, не смотря на выработанную уже привычку всегда ходить чинным шагом. Как тянуло содрать с себя надоевшие до зубовного скрежета закрытые платья, и выйти под летнее солнце в шортах и майке, так и тянет. Как подбивало ответить грубостью на очередные замечания учителей и воспитателей, так и подбивает.

И Яринка, в своей жизни до приюта хоть и не имела возможности жить так вольно, как я жила в Маслятах, но тоже никогда не была поклонницей дисциплины. Она рассказывала мне об играх на пустыре, о шалостях на улице и в школе, о шалопаях друзьях, обо всём том, чего здесь оказалась лишена, и я её понимала. Мне тоже иногда хотелось вот так заплакать от бессилия.

– П-почему ничего нельзя? – продолжала всхлипывать Яринка, – На какие-то сантиметры п..платье короче, и что? Из-за этого надо день рождения п-п-портить…

Услышав, что подруга заикается, я перепугалась уже не на шутку. Слёзы, жалобный голос, теперь ещё и заикание – всё это так не походило на привычную насмешливую Яринку. Решив, во что бы то ни стало отвлечь её от печали, я забормотала первое, что пришло в голову:

– Потерпи, ну потерпи. Мы убежим отсюда. Убежим на запад, там никто не запретит носить всё, что хочется. Ты, я и Дэн, вот увидишь. Надо только потерпеть.

Сказав это, я почему-то вдруг ясно увидела внутренним взором августовское ночное небо над кронами сосен, и падающие с него звёзды… Персеиды. В глазах защипало и пришлось часто заморгать, сгоняя непрошеную пелену.

– Сколько терпеть? Когда мы убежим? – на этот раз Яринка не заикалась, и я, закрепляя успех, ответила, стараясь придать голосу уверенность:

– Как станем совершеннолетними. Чтобы были документы.

Яринка перестала всхлипывать, задумалась, и тоскливо спросила:

– Мне исполнилось двенадцать. Ещё шесть лет ждать?

– Кажется, паспорт дают в четырнадцать?

– Всё равно до восемнадцати несовершеннолетние. Странно, да? Замуж можно с четырнадцати, а всё остальное только с восемнадцати.

Я обрадовалась тому, что к Яринке вернулась способность критиковать и придираться, а она продолжала всё более уверенным тоном:

– Хотя знаешь, ждать до восемнадцати нам наверно не придётся. В шестнадцать можно убежать. Выглядеть будем уже как совершеннолетние…

Я понятия не имела, и особо не задумывалась, как сложится моя жизнь после приюта, это казалось слишком далёким. Тем более глупо начинать строить планы побега, когда я ещё понятия не имею о том, как устроена городская жизнь. Тут Яринке виднее. А ещё лучше Дэну.

Подруга между тем успокаивалась. Её плечи перестали вздрагивать, она вытерла лицо костюмом феи, и принялась его складывать. Хмуро попросила:

– Дайка, можешь отнести это Варваре Петровне? Пусть там лежит, а я потом распорю.