Приют (СИ)

Ровным строем мы поволоклись в актовый зал, вызывая завистливые взгляды младших девочек, и снисходительные – старших. Агафья, не оглядываясь, маршировала впереди, напоминая мне утку, ведущую свой выводок к пруду, чтобы запустить в свободное плавание. Если бы в свободное… Но предстоящие перемены не сулили нам ничего, кроме новых обязанностей.

Именно об обязанностях счёл нужным упомянуть в начале своей торжественной речи, Пётр Николаевич, директор приюта, лично явившийся посвящать питомиц в невесты.

– Сегодня важный день в вашей жизни! – провозгласил он в микрофон на удивление визгливым для такого дородного мужчины голосом. Обычно это сочетание вызывало улыбки и хихиканье, но сейчас все были слишком взволнованы, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Даже Яринка не ухмыльнулась. Хотя возможно лишь потому, что на последнем ряду, совсем рядом с нами сидели учителя и воспитатели, явившиеся на посвящение.

– С сегодняшнего дня начинается ваш период взросления!

На этот раз моя подруга не удержалась, шепнула, придвинувшись ко мне:

– Ага, а до этого дня мы в подгузниках ползали.

Ближайшие девочки сердито оглянулись на нас, и Яринка преувеличено скромно потупила глаза.

– Сегодня вы расплетёте свои косички и смените их на одну прекрасную девичью косу!

Я увидела, как руки многих одногрупниц машинально поднялись к волосам. О да, обычай. Две косички по бокам – для детей, девушки носят одну, за спиной или перекинутую на плечо, не важно. Коса – девичья краса, как-то так.

– Но нельзя забывать, что становление девушкой, невестой, несёт с собой определённую ответственность и обязанности! – подчёркивая сказанное, голос Петра Николаевича взвился на недосягаемую даже для моего дисканта высоту. На этот раз смешки всё-таки послышались, и мне показалось, что я чувствую спиной горячие волны ярости исходящие от сидящей в последнем ряду Агафьи. Только директор ничего не заметил.

– Отныне вы уже не имеете права потакать своей лености и детскому эгоизму! Вы не имеете права забывать, что от того, как сложится ваша жизнь, зависит и жизнь ваших будущих детей, а значит и жизнь всей Руси! На ваших хрупких плечах лежит огромная ответственность!

Я украдкой осмотрелась. Лица девочек, до этого оживлённые и взволнованные, постепенно принимали сонное выражение. Речь директора лилась без конца, и даже визгливые интонации уже никого не веселили. Я отключилась, и без конца повторяющиеся "невесты", "обязаны", "продолжение рода" и, конечно же "Великая Русь", не мешали мне думать о своём. Впрочем, это своё я обдумывала уже недели три.

В Новый год торжество наступало не только для девочек из одиннадцатой группы, но и для мальчиков из пятнадцатой. Если двенадцатилетние девочки назывались невестами, тем самым обещая стать продолжательницами рода, то шестнадцатилетние парни начинали отдавать Родине другой долг. Военная служба. И в этом году новая шестнадцатая группа уже не будет постоянно жить в приюте. Я не знала точно, как это происходит, потому что не интересовалась судьбой местных мальчишек. Пока в моей жизни не появился Дэн. И пусть он должен был отпраздновать день рождения только в феврале, но в шестнадцатую группу переходил уже сейчас, а значит – станет солдатом вместе со всеми.

Да, мы видели, как время от времени в главные ворота въезжает автобус унылого тёмно-зелёного цвета, и парни из старших групп садятся в него, чтобы на время исчезнуть. Видели и как они возвращаются, похудевшие, странно весёлые. Но раньше это было привычной картиной местной жизни, которая меня не касалась и не стоила особого внимания. Теперь же я не могла думать ни о чём другом, кроме как об очередном унылом автобусе, который на этот раз увезёт Дэна.

Спросить обо всём его самого, я конечно не могла. Писать в записке подобные вопросы было слишком рискованно, и Дэн, понимая это, просто не стал бы отвечать. Увидеться? Теоретически любая девочка могла подойти к любому мальчику и поговорить с ним, это не запрещалось. Но и не одобрялось. О чём могут говорить девочка и мальчик, если у них даже школьные программы разные? Скорее всего, на один такой разговор мало кто обратил бы внимание, разве что покосились бы удивлённо. Но я не могла заставить себя подойти к Дэну на глазах у других. И дело даже не в том, что сам Дэн такого легкомыслия никак не мог одобрить, но мешало что-то ещё. Некий подсознательный страх, мерзкая стеснённость, как будто мне предстояло раздеться у всех на виду. И я мучилась от этого не меньше, чем от неопределённости нашего дальнейшего общения с Дэном.