Приключение на миллион

Во все времена, по крайней мере насколько помнил Беннетт, ресторан «У Бейкона» на Кап-д’Антиб пользовался славой уединенного местечка, где можно было прекрасно поесть, не опасаясь стать предметом внимания со стороны желтой прессы. Здесь собирались люди, которым было интереснее обсудить детали приготовления камбалы, нежели наряд сидящей за соседним столиком знаменитости. Сам ресторан не пользовался славой среди сильных мира сего, это было место, которое французы назвали бы sérieux[53] — изысканные кушанья, официанты, обладающие телепатическими способностями, длинная, тенистая терраса с выходом на море, атмосфера спокойствия и уюта и надолго запоминающиеся счета. Беннетту, как истинному гурману, нравилась уютная обстановка ресторана и идея сосредоточения на еде, а в этот день его настроение еще больше поднялось при мысли о сыщиках По, наверняка сидящих неподалеку в жаркой машине и вынужденных поедать хот-доги.

Он заказал два бокала шампанского и предложил тост:

— За лучшего в мире сержанта.

Анна склонила голову:

— А сколько еще сержантов ты знаешь?

Беннетт пожевал губами, сделав вид, что подсчитывает в уме количество знакомых ему сержантов.

— Не очень много, и всем им приходится ежедневно бриться. Вообще-то, я хотел сказать тебе комплимент.

Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись. С минуту они сидели в молчании, улыбаясь и не притрагиваясь к шампанскому, пока дипломатическое покашливание официанта не вернуло их к реальности. Беннетт раскрыл меню.

— Можно кое-что тебе порекомендовать? — спросил он. — Здесь выдают прекрасные слюнявчики для людей, которые, знаешь ли, не всегда себя контролируют. Было бы жаль испачкать такое прекрасное платье.

— М-м-м, я надеялась сдержаться и не пускать слюни сегодня, но ты прав, на всякий случай надо заказать слюнявчик.

— Какая разумная девушка. Еще что-нибудь закажешь?

Их неспешная церемония трапезы началась с бутылки белого вина и равиоли, сделанных из папиросно-тонкого теста, размером не больше почтовых марок. Беннетт смотрел на свою спутницу и недоумевал, как эта девушка, так прекрасно одетая, так хорошо воспитанная, могла одной рукой уложить здоровенного мужчину. Она была совсем не похожа на солдата в юбке, скорее наоборот, принадлежала к кругу людей, подобных По.

— Скажи, — спросил он, — что ты будешь делать, когда получишь свои пятьдесят тысяч?

Анна посмотрела на море, затем перевела взгляд на Беннетта. Его лицо казалось особенно загорелым по контрасту с белым слюнявчиком.

— Наверное, вернусь в Нью-Йорк, — сказала она. — Заплачу врачам, повидаю маму. Расскажу ей о парне, которого встретила во Франции.

— А что ты ей расскажешь?

Анна наморщила лоб:

— Что тут скажешь? Не зубной врач. Не юрист. Не еврей. И к тому же безработный.

Беннетт подтер остатки соуса хлебной корочкой.

— То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мечта каждой американки?

— Ну а ты что расскажешь своей маме?

— Не знаю, — сказал Беннетт, — для этого мне сначала придется изловить ее. Она сбежала в самоволку, когда мне было семь лет. С тех пор я числюсь неофициальным сиротой.

Он поведал ей о своих горе-родителях. Анна, может быть, и пожалела бы его, если бы он выказал хотя бы малую толику жалости к себе. Но его рассказ был полон юмористических, нелепых деталей, и временами она не могла удержаться от смеха. Все-таки чувство юмора — большое дело, подумала она, с ним и жить становится гораздо проще. Особенно оно ценно в мужчинах.

Разговор прервался с прибытием официанта, несущего на вытянутых руках горячее. Последующие десять минут Беннетт и Анна завороженно наблюдали, как официант, вооруженный лишь ложкой и специальной вилочкой, с точностью хирурга отделяет мясо рыбы от ее костей, не меняя при этом ее форму. Они принялись за еду, время от времени бросая друг на друга умиротворенные взгляды. Беннетт решил быть поосторожнее с вином, Анна чувствовала, что постепенно проникается атмосферой ресторана.

Покончив с рыбой, оба откинулись на спинки кресел. Беннетт взглянул на свой слюнявчик и, улыбаясь, покачал головой.

— У меня в Сен-Мартине есть дама, которая убирает в доме и следит, чтобы я не играл в грязи. Так вот, она обожает говорить мне, что англичане — самый нечистоплотный народ в мире и что, когда они едят, брызги и крошки летят у них во все стороны. Теперь я склонен поверить ей.

— Ты всегда веришь тому, что тебе говорят женщины?

— Абсолютно, вообще я — глина в руках женщины, так уж повелось с раннего детства. Когда-то я был влюблен в старшую воспитательницу школы-интерната, где я жил. — Он улыбнулся. — Однажды она зашла к нам в спальню, когда мы стелили постели, и заявила: «Беннетт, если ты не научишься правильно стелить постель, у нас с тобой ничего не получится». Потом сама сообразила, что сказала, и даже покраснела. Я целый семестр по ней с ума сходил.

— А сколько тебе тогда было лет?